Свидание вслепую

Для борьбы за жизнь как минимум требовалось находиться в сознании. Он бы дрался до конца, зубами вгрызался, скручивая волю в жгут. Он не сдался бы никогда, до последнего! Не той Захар закалки был мужик, чтобы сдаваться.

Но и эту, последнюю возможность у него отняла судьба, выключая из жизни, из борьбы его замутненное, растворяющееся во тьме сознание…

Он уходил. Неотвратимо.

В эти дни с вахты в город вернулись мужики, с которыми Захар начинал свою карьеру на буровых после института. Как-то Ирина возвращалась с работы домой и встретила бригадира Василия Маркеловича, старого матерого нефтяника, который в свое время учил профессии, уму-разуму и жизни не битого тогда еще, зеленого Захара.

– Ириш, – остановил он ее, еле узнав. – Ты что как в горе? Почернела вся… Случилось что?

– Захар умирает, – призналась Ирка и разрыдалась.

– Нут-ка, веди! – сурово приказал Маркелыч и одернул: – Чего разнюнилась!

Захар боролся – преодолевал наваливающуюся пустоту, рвался через нее к свету, и в этой полуреальности различил плывущее лицо старого бригадира.

– Игнатьич, ты чего тут надумал?! – прикрикнул требовательно бригадир, присев у его кровати на стул.

– Старый, ты…. Командор… – Захар приложил максимум усилий, чтобы прошептать эти слова и улыбнуться.

И – полетел-полетел в серую непроглядь.

Ирина плакала беззвучно, Василий Маркелович смотрел на Захара и хмурился. Думал. Встал, позвал отца на кухню – совет держать. Расспросил подробно про больницы, врачей, обследования, диагноз. Разлили горестную по рюмкам, махнули.

– Вот что, Игнатий Захарович, – решил Маркелыч. – Надо его к шаману везти, раз уж медицина обосралась!

Отец задумался. Налил еще по одной. Выпили.

– Ты, Василий Маркелович, знаешь какого-то шамана настоящего? – спросил отец.

– Знаю! – кивнул бригадир. – Во всех краях наших – он самый сильный и почитаемый. Главным у них считается, если можно так сказать, у них ведь иерархий нет. Гандыбили его нещадно при советской-то власти, да только чукчи его прятали, хрен сыщешь! У меня ведь жена чукча. Отыщу шамана, разузнаю. Постараюсь договориться.

– Вези! – решил отец.

Северные мужики – это вам не лилия в проруби: если за что берутся, сладят! Уж будьте уверены.

И вертолет отыскали, и договорились со всеми возможными и невозможными начальниками, и с чукчами переговоры провели.

К слову сказать, Захар к тому времени был в тех краях личностью известной, авторитетной и уважаемой.

Как его везли – он помнил клочками: трясло, что-то рядом с ним перемещалось, двигалось. Гул вертолета помнил, как перекладывали на нарты, мороз щеки щипал – странно, но тоже запомнил, а потом – провал….

Более-менее в сознание пришел, когда понял, что лежит в чуме, голый, а над ним склонился странный человек с выдубленным до глубокой коричневости морозом, ветром, снегом лицом. Глаза его пугали бездонностью черноты. Безжалостные, злые пальцы силы необыкновенной ощупывали всего Захара с ног до головы, причиняя боль. Жар, исходящий от них, как от кочерги раскаленной, казалось, проникал внутрь тела, до самого позвоночника.

А он и стонать не мог, только подумал – все, умер!

– Однако, почти мертвый, – сказал кто-то у него над головой.

Странный это был голос, окрашенный множеством оттенков, хриплый и высокий одновременно, глубокий и протяжный, тягучий.

– Жила жизненная, однако, в нем надорвалась! Соки не текут! – проскрипел-пропел голос над Захаром.

Чей-то другой голос со стороны что-то сказал, Захар не расслышал, но понял, что рядом есть кто-то еще – голос знакомый, только не вспомнить, чей…

«Надо бы постараться, вспомнить», – решил он, но не смог.

– Думать буду! Разрешения надоть спросить, он уж там, куда ходить нельзя, однако! – проскрипел первый голос.

Другой, знакомый, что-то ответил. «Уговаривает», – понял Захар по интонации.

– Иди! – повелительно и безоговорочно приказал первый. – Не мне решать!

Тут Захар поплыл от напряжения – в привычную уже пустоту – и перестал слышать жизнь вокруг…

И начался его путь назад – оттуда, «куда ходить нельзя»!

Мужики потом рассказывали: три дня сидели, ждали приговора шаманского. Он не выходил, слышали только бубен, пение горловое, какие-то звуки завораживающие, странные – но издалека, их чукчи близко не подпускали к шаманскому чуму и сами не ходили – табу!

На четвертый день, совсем рано утром, появился перед ними шаман, тихо, без единого звука, словно из ниоткуда материализовался. Они его сразу и не узнали – постарел лет на двадцать! И строго так, словно они провинились в чем-то, отослал:

– Уезжайте! Приедете за ним через тридцать три дня! Вернуться разрешили, а жизнь он пока не заслужил. Уходите, быстро! Чужим здесь нельзя сейчас.

Да так сказал, что мужики бывалые, видевшие-перевидевшие много чего на свете, в нарты попрыгали и деру дали, словно черту в пасть заглянули! Во как бывает, в жизни-то!

Захар же три дня и три ночи находился в глухом безвременье, в пропасти, куда смертному заказана дорога.