Свидетель надежды. Иоанн Павел II. Книга 2

Наместничество Петра, как понимает его католицизм, является тем, что Ханс фон Балтазар назвал «внешней точкой отсчета» для внутреннего единства Церкви. Это внутреннее единство не этническое, не лингвистическое, не политико-философское. Оно основано на Евхаристии и участии в деятельности Церкви в мире вместе с общностью святых, которые уже сейчас пребывают с Богом в Славе. Когда католицизм становится мировой Церковью, можно утверждать, что олицетворение истины, которую он несет в богатый разнообразием культур мир, нуждается в более наглядном, авторитетном, внешнем ориентире отсчета для ее единства, чем в первые два тысячелетия. Иоанн Павел II продемонстрировал важность этой «внешней точки отсчета» для деятельности Церкви и для ее «единства в разнообразии» во время встреч от Сеула до Рио-де-Жанейро, от Киншасы до Кракова и от Нью-Йорка до Анкориджа.

Обвинения в интеллектуальной зажатости должны быть отвергнуты фактом, что понтификат Иоанна Павла II исполнен огромного теологического и философского созидания начиная с «Redemptor Hominis» и «Теологии тела», продолжаясь через «Dives in Misericordia» и «Veritatis Splendor» до «Tertio Millennio Adveniente» и «Fides et Ratio». Даже поверхностное чтение текстов Иоанна Павла показывает гораздо большую открытость современным интеллектуальным методам и взглядам, чем было в предыдущих папствах. То, что Папа, человек интеллигентный и просвещенный, критиковал определенные виды постсоборной католической теологии и философии, без сомнения, огорчило многих католических интеллектуалов. Но и здесь пусть рассудит история.

Двадцатый век в целом был весьма неблагоприятен для интеллектуалов, и особенно для интеллектуалов, соблазненных властью. Хайдеггер и Сартр, два чрезвычайно влиятельных философа, иллюстрируют это положение применительно к гитлеровской Германии и сталинскому Советскому Союзу. Мы не можем знать, как будущее оценит Иоанна Павла за критику заигрывания постсоборной теологии с марксизмом и достойных сожаления общественных выводов философии, попавшей в капкан солипсизма. Не будучи академиком, вряд ли можно ответить на вопрос: почему человека считают тупицей, если он оценивает марксизм как фатальное заблуждение или думает, что люди могут постичь истинную природу вещей, даже если она неполна. Что касается подавления в прямом, личном смысле, то во время этого понтификата католические теологи фактически не подвергались наказанию (публичные действия были применены против шести человек за двадцать лет, и с теми обошлись гораздо мягче, чем в прошлом). То же самое можно сказать относительно своевольных епископов. Через тридцать пять лет после Второго Ватиканского Собора интеллектуальные критики и порой открытые враги Иоанна Павла II продолжают прочно контролировать большинство теологических факультетов в западном мире. Если это называется репрессиями, то они не очень-то действенны.

Поколение теологов, столь влиятельных во время и сразу после Собора, чувствует, что их интеллектуальная гегемония и духовное влияние находятся под угрозой со стороны учения Иоанна Павла II. Если дело в этом, нет ли здесь иронии? Страх потерять контроль над интеллектуальной повесткой дня Церкви ставит этих теологов в ту же позицию, как и несгибаемых блюстителей католической интеллектуальной ортодоксальности в 1940-х и 1950-х гг., чье влияние на Церковь до Второго Ватиканского Собора решительно осуждали теологи 1960-х и 1970-х гг.

Обвинение Иоанна Павла II в женоненавистничестве или, мягче, нечувствительности к проблемам женщин прямо отвергается женщинами, десятилетиями знающими Кароля Войтылу; многие из них считают это предположение «совершенно безумным». Кроме того, этому обвинению противостоят дискуссия о современном статусе женщины, развернутая Папой в «Familiaris Consortio», «Mulieris Dignitatem», «Christifideles Laici» и в Письме к женщинам 1995 г., а также позиция Святого Престола на Всемирной конференции женщин в Пекине.

На протяжении двадцати лет Иоанн Павел II развивал особый христианский феминизм. Такой феминизм, настаивает он, гораздо надежнее связан с Библией и теологией «Церкви Марии», чем с сексуальной революцией 1960-х гг. Утверждение Папы, что «изначально» женщины и мужчины были созданы разными, но все же равными, звучит, безусловно, как вызов тем феминисткам, для кого «пол (половая принадлежность) является культурной конструкцией, не имеющей реального значения». Ирония заключается и в том, что Иоанн Павел II принимает осуществление женщиной женского начала гораздо серьезнее, чем некоторые школы современного феминизма.