Свидетельница Гора

Подходили еще мужчины, некоторые из них обходили меня по кругу, рассматривая со всех сторон. Я не осмеливалась встречаться с ними глазами. Кейджера чувствует, когда ее оценивают, откровенно и открыто, от волос на голове до кончиков пальцев ее ног.

— Великолепные волосы, — сказал кто-то из вновь прибывших.

— Не великолепней ее фигуры, — заметил другой.

Они оценивали меня как имущество или животное, стоявшее перед ними. Впрочем, почему как? Я и была и тем и другим.

— Превосходно, — похвалил один мужчин.

— Согласен, — сказал другой.

— Но это — позор, что мы заплатили за нее, — заявил Тэнрик.

— Верно, — послышались сразу несколько голосов.

Похоже, они предпочитали бы добывать себе женщин иными способами, возможно, охотясь и преследуя их. Вероятно, для них это и было своего рода игра, охота или спорт. Возможно, им было интереснее и почетнее загнать свою добычу в свои сети или ловушки, пленить женщину в тот момент, который они выберут сами, когда жертва уже уверена, что она спасена. А может их развлекает получить их как трофей в лихом набеге, или похитить под покровом ночи, связав по рукам и ногам, и заткнув рот, в ее же собственной кровати, насладиться ужасом жертвы и ее телом, чтобы затем, накинув на голову капюшон, привезти в свое орлиное гнездо. Или же они предпочитают завоевать свои трофеи мечом, лицом к лица с противником, в открытом бою, на войне, возможно как в качестве попутной добычи, а возможно, даже и основной цели таких усилий. Дело в том, что женщины в этом мире, причем не только такие, как я, но даже и свободные женщины, считаются привычным и законным видом военной добычи, такой же, или даже более желанной, чем золото, серебро, дорогие ткани и прочие трофеи. В действительности в этом мире даже войны велись ради того, чтобы получить нас. Они часто упоминаются под названием «рабские войны».

Наконец, мужчины расступились. Многие, как оказалось, весьма заинтересовались мной. Мне даже стало любопытно, пошлют ли меня к кому-либо из них. Интересно, а не мог ли тот мужчина, что сидел на троне когда-нибудь, вспомнив обо мне, потребовать прислать меня в его спальню, возможно, в том же виде, в каком он захотел увидеть Дорну, в сережках и одной вуали? Уж конечно, я постаралась бы доставить ему удовольствие. Но при этом я панически боялась почувствовать не себе такие руки, как у него. А еще я опасалась, что могла бы начать биться в конвульсиях при первом же его взгляде.

Следует понимать, что мы принадлежим им полностью.

Я робко подняла глаза, чтобы взглянуть на того, кто сидел на большом стуле. Но он уже отвернулся к другим, и разговаривал с ними, и предмет их обсуждения, насколько я поняла, не имел никакого отношения ко мне. Волна раздражения пробежала по мне. Вот только что я была центром внимания, а теперь они обо мне словно забыли. Было странно стоять на коленях столь заметно и открыто, и быть всеми позабытой. Конечно, такие как я хорошо знакомы с правилом незаметности обслуживающей рабыни. Этому меня научили еще в загонах. Служить следует кротко, скромно, опустив глаза вниз. Если не служишь, то следует тихо и почтительно встать на колени, либо позади, либо в стороне от столов. А вот когда вызовут для дальнейшего обслуживания, например, взглядом или щелчком пальцев, следует поскорее вскакивать на ноги и спешить опуститься на колени рядом с клиентом, возможно, чтобы очистить стол или принести и подать, снова стоя на коленях, крошечные чашечки крепкого кофе, или, как его здесь называют, черного вина, вместе с маленькими серебряными бокалами бело-желтого шербета.

Вот так я и стояла на коленях, в правильной позе, голая и всеми забытая.

Мои мысли вернулись в прошлое, в мой старый мир, в мою прежнюю жизнь, к моим урокам и одноклассницам, в магазины и торговые центры, у моим подругам, Джин, Присцилле, Сандре и Салли.

Мои волосы, разбросанные по плечам ветром, гуляющим по террасе, легонько щекотали мою кожу. Несколько прядей трепетали перед моим лицом. Но я не решалась нарушить положение, чтобы зачесать их назад.

Кожу на спине саднило от обрушенных на нее ударов плети. Мою шею охватывал стальной ошейник, который я не могла снять.

— Рабыня, — внезапно позвал меня мужчина, сидевший на троне.

— Да, Господин! — с готовностью и даже нетерпеливостью отозвалась я и снова почувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Как Ты, несомненно, уже поняла, — сказал он, — твоя судьба решена.

— Да, Господин, — не стала отрицать я.

Этот человек относился к тому виду мужчин, к которым, как мне кажется, даже свободная женщина, не нашла бы в себе сил, чтобы не обратиться к нему «Господин».

— Может быть, Ты даже предположила, какая именно? — осведомился он.

— Нет, Господин, — ответила я.