То, что я задержалась, на мой взгляд, должно было заставить ее предположить, что я это сделала не просто так. И разумеется, это было верно. Но я не сомневалась, что, все ее попытки угадать мою истинную цель окажутся далеки от истины.
Информация, которую мне страстно хотелось получить, не могла быть получена без большого риска, причем, ни от свободного человека, ни даже от рабыни, поскольку они сразу поймут, что не знать что-либо столь очевидное можно было только в одном случае, если мне это по той или иной причине было запрещено. Невольницы не захотят рисковать и сообщать мне то, что я жаждала узнать. Их можно даже понять. Что если рабовладельцы узнают? Любопытство, насколько я помню, не подобает кейджере. И все же, как я подозреваю, нет в мире существ более любознательных, чем мы.
— Развлекаешься, рабыня, — обиженно проворчала свободная женщина.
Я лишь пожала плечами.
— Что, нравится видеть свободных женщин на караванной цепи, раздетых и закованных? — недовольно поинтересовалась она.
— Это то, где им надлежит быть, — заметила я.
— Будь сейчас у меня моя плеть, — прошипела блондинка, — и я заставила бы тебя пожалеть о своих словах!
— От этого они не стали бы менее верными, — развела я руками, заставив ее вскрикнуть от гнева. — К тому же, теперь не тебе задумываться об использовании плети. Она будет находиться в других руках.
Женщина снова сердито задергала руками, закованными в кандалы.
— Наверное, тебе приходилось пороть рабынь, — предположила я.
— Да! — бросила она.
— Теперь тебе самой придется бояться плети, — заметила я, и поймав на себе ее недоверчиво испуганный взгляд, добавила: — Да, теперь она спокойно может быть использована и для тебя. Было бы интересно посмотреть, как тебе это понравится.
Она опустила взгляд и, вздрогнула всем телом, прошептала:
— Я не хочу, чтобы меня били плетью.
— Тогда тебе стоить постараться понравится своим владельцам, — пожала я плечами.
— А он правда не дал бы мне воды, если бы я не сказала ему «Сэр»? — вдруг полюбопытствовала она.
— Можешь даже не сомневаться, — заверила ее я, поскольку и сама в этом не сомневалась.
— Мне никогда за всю мою прежнюю жизнь не приходилось обращаться к мужчинам так, — призналась женщина.
— С уважением? — уточнила я.
— Да, — кивнула блондинка. — И меня охватили очень странные эмоции, когда я обратилась к нему так.
— Такие чувства вполне естественны, — пожала я плечами.
— Но вы ведь, говоря с ними, не обращаетесь к ним «Сэр», не так ли?
— Нет, — ответила я. — Обращаясь к ним, мы говорим «Господин».
— Я бы пришла в ужас, если бы мне пришлось сделать это, — прошептала она. — Если от простого «Сэр» я почувствовала такое, то, что могло бы стать со мной в этом случае?
— Тебе очень скоро предстоит научиться делать это, — заверила ее я. — И Ты быстро поймешь, насколько это значимое обращение. Они — владельцы.
— Ты — варварка! — догадалась свободная женщина.
— Да, — не стала отрицать я. — Я — варварка.
— Значит, то что Ты стала рабыней, абсолютно правильно! — воскликнула она.
— А разве для таких, как Ты это не так? — поинтересовалась я.
— Нет! — замотала она головой. — Нет!
— Почему нет? — осведомилась я. — Неужели вы — меньшие женщины, чем я?
Пленница уставилась на меня, дикими глазами.
— Ты достаточно долго боролась со своей женственностью, — сказала я. — Но мужчины больше не разрешат тебе продолжать это делать.
Мои слова заставили ее задрожать от ужаса.
— Впервые в жизни, тебе предстоит стать женщиной полностью, истинной женщиной, той женщиной, быть которой Ты родилась.
— Нет! — попыталась протестовать она.
— И что немаловажно, — продолжила я, — не имеет никакого значения вообще, каково мое или твое происхождение. Оно может несколько украсить наше рабство, придать ему особый аромат, сделать нас более или менее интересными для того или иного мужчины, но само по себе, оно не играет сколь-нибудь большой роли. И единственно важно здесь вовсе не то, родилась ли ты варваркой, или в каком городе ты родилась, а тот признак, который нас всех объединяет, то, что каждая из нас родилась женщиной. Именно это имеет окончательное значение в данном вопросе, наш пол, наша женственность.
Пленница снова беспомощно задергалась в своих цепях, а когда она подняла голову, я увидела, что она плачет.
— Но тогда это означало бы, — прошептала она, подняв на меня полные слез глаза, — что мы все можем быть рабынями.
— Совершенно верно, — поддержала ее я.
— А Ты понимаешь те цифры, что написаны на моем теле? — спросила блондинка, с надеждой глядя на меня.
— Ты хотела бы знать свою категорию, свое будущее клеймо, вероятное назначение, период обучения, возможное место и время продажи? — уточнила я.
— Да! — кивнула она. — Да!
— Увы, я даже не знаю, что это за цифры, — вздохнув, развела я руками.
— Так Ты что, неграмотная? — спросила она, с внезапным раздражением в голосе. — Тогда, чего Ты стоишь здесь?!
— А вдруг за тем, чтобы дать тебе абрикос? — намекнула я.
— Дай мне его! — тут же потребовала свободная женщина.
— Нет, — отказала я.