Свифт

А гуигнгмы — эти изумительные разумные лошади — единственным лекарством против этого недуга признают тяжелую работу, на которую посылают пораженных хандрой неразумных людей-йэху.

Эта последняя часть «Путешествия Гулливера» — «Путешествие в страну гуигнгмов, где гуигнгмы, лошади, являются разумной частью населения, а йэху — подчиненными им человекообразными, — является апогеем всей свифтовской сатиры.

Свифт пришел к критике людей через животных не так, как это делали многие сатирики — и древние и новые баснописцы, начиная с Эзопа, кончая Крыловым и другими.

У Свифта в данной части не басенное очеловечивание животных, а глубокая и оригинальная попытка пересмотреть человеческие данные, перенося лучшие их качества на совершенно другие объекты, в данном случае на лошадей.

Он с восторгом отмечает в лошадях качества, каких нет у людей.

Он рискует снизить свою сатиру до простого назидания. Он идет на этот риск. Он уверяет, что на языке гуигнгмов совсем нет слов, обозначающих ложь и обман и т. д. и сатира Свифта не снижается только потому, что она не поверхностна, не зубоскальна, а глубоко выстрадана Свифтом.

Замечательно, что сатира Свифта по этой своей черте, а именно глубокой выстраданности и серьезности, не выносит никаких легкомысленных примесей, никакой дешовки, и в тех случаях, когда Свифт срывается — неудача ярко выпирает из свифтовского контекста. Так, например, когда он говорит о произношении гуигнгмов — носовом и. гортанном — напоминающем немецкий язык, и когда он не может сдержаться и приводит заявление императора Карла V, что если б ему пришлось разговаривать со своей лошадью, то он с ней говорил бы по-немецки — эта грубая шовинистическая шутка выпирает из свифтовских текстов, как явное чужеродное тело.

И, конечно, таких шуточек, совершенно несвойственных Свифту, у него почти нет или их чрезвычайно мало. Также его шутки следует считать случайностью.

Повторяем, сатира Свифта серьезна, и даже простое и откровенное назидание не снижает ее высокой настроенности.

Он пишет о свойствах лошади и хочет убедить людей брать во многих отношениях пример с этих благородных животных.

Он приходит в изумление от многих их качеств, и здесь его сатира приходит к своему кульминационному пункту.

Лошадь гуигнгм спрашивает Гулливера — как это случилось, что гуигнгмы его страны предоставили управление йэху, то есть людям, то есть диким животным?!

Сравнивая людей с лошадьми, Свифт опять и опять возвращается к источнику своего возмущения — человеческой лжи и фальши.

Лошади не могут понять печальных рассказов Гулливера о своей родине.

Лошади не могут понять, почему люди бегут со своей родины.

И Свифт-Гулливер с огромной горечью рассказывает, как людей гонят с родины нищета и преступления.

Одни бегут потому, что разорены бесконечными тяжбами, другие потому, что промотали свое имущество, третьи — благодаря пьянству, разврату и азартной игре.

Многие обвиняются в измене, в убийствах, в воровстве, отравлении, грабеже, клятвопреступлениях; подлоге, чеканке фальшивой монеты, изнасиловании, дезертирстве и переходе на сторону неприятеля.

Они не отваживаются вернуться на родину из страха быть повешенными или сгнить в заточении и потому вынуждены искать средств к существованию в чужих краях.

Гулливеру понадобилось много дней, — прежде чем лошади научились понимать его. Они были в полном недоумении, что может побуждать людей к совершению подобных преступлений…

Гулливер потратил много усилий, чтобы дать им хотя бы некоторое представление о свойственной людям ненасытной жажде власти, об ужасных последствиях сластолюбия, невоздержанности, злобы и зависти.

Это было особенно трудно, потому что власть, правительство, война, закон, наказание и тысяча подобных понятий не имели соответствующих терминов на языке лошадей-гуигнгмов…

После его объяснений лошади поднимали глаза к небу, «как это делаем мы, когда наше воображение бывает поражено чем-нибудь никогда не виденным и не слыханным».

Дальше Свифт дает более или менее ясные объяснения причин войн, тоже совершенно непонятных лошадям.

Здесь почти ничего еще не устарело. Писателю, писавшему два с четвертью века тому назад, можно было бы простить и менее Точные объяснения возникновения войн и неправильное их истолкование. Умы более государственные, нежели Свифт, объясняли возникновение войн и их развитие вкривь и вкось.

Но, повторяем, в объяснениях Свифта поражает, помимо глубокой правдивости, умение видеть явления в их неприкрашенном виде, отметить ложь и маскировку.

Все виды провокации, хитросплетений, хищнических интересов, разбоя и подлости правящих классов перечислены им кратко и правдиво, и многие из его положений могут служить справочником для международных отношений высокопросвещенных капиталистических стран и в наше время.