Свихнувшийся герой

Наступила весна и я с грустью констатировал, что пробыл в подвале четыре месяца. Меня никуда не выпускали, воздухом я не дышал, а вдыхал запах сырой плесени и своего нужника — то бишь старого ведра. Нужник выносила женщина, видимо, домработница хозяина, а скорее всего, рабыня. Она была славянка, плохо одета, слаба и всегда грустна. Передвигалась по двору, как тень, всегда молчала и ни с кем не общалась. Безропотно выполняла все, что прикажут, и все.

Сам хозяин был местным бароном, в дорогой высокой папахе, в дорогих сапогах, костюме, весь в золоте, и зубы у него тоже были золотые. Его жена и дочь красовались в соболиных шубах, ездили на шикарных джипах, а на просторном дворе перед домом их стояло целых четыре. На самом большом и роскошном рассекал младший сын хозяина — местный повеса и, видимо, наркоман. Это я сразу понял. Когда отца не было дома, он с друзьями приезжал в стельку пьяный и обкуренный. Они стреляли во дворе по бутылкам, и стреляли не из ружей, а из автоматов Калашникова.

У каждого уважающего себя молодого чеченского парнишки из обеспеченной семьи есть автомат Калашникова. Его папа сыну на шестнадцатилетие дарит. А у нас в России за незарегистрированный газовый пистолет или духовушку посадят. Где равенство?

Хозяин потом долго отчитывал сынка за беспечность, отнимал ключи от джипа, на время, конечно, но после отдавал, и все повторялось вновь. Я наблюдал за их беспечной сытой жизнью в «телевизор» — так я прозвал свое спасительное окошко, и готовился к побегу. Именно в те дни и ночи я научился досконально просчитывать все свои действия, чтобы не допустить ни малейшей осечки, ни малейшего промаха.

— И это вам пригодилось для планирования преступлений? — не удержался Семенов.

Зорг исподлобья взглянул на полковника и кивнул.

— Я стал отменным стратегом, не ожидал, что это у меня получится. Я стал не спеша, скрупулезно просчитывать не только свои действия, но и противодействие противника, и эта игра мне очень понравилась. Но, для того чтобы это делать, надо владеть информацией, а ее у меня не было. Из подвала меня не выпускали, я сидел в нем без света, как мышь, и не знал, что делается снаружи. Я не знал, где, в каком населенном пункте нахожусь, далеко ли до наших, кто еще кроме семьи Ибрагимовых находится в доме, сколько в нем комнат, где лежит оружие, когда заправляются бензином машины и так далее. Я планировал не просто выбежать со двора и нестись в горы или в степь, я хотел успешно покинуть этот дом и никогда сюда не возвращаться. Чтобы меня не поймали, не убили по дороге и чтобы я живой и здоровый добрался до своих. К тому же я решил прихватить с собой оружие, боеприпасы, провизии, воды и, конечно, денег. Я не знал, насколько труден будет путь, и решил ехать на джипе. Остальные машины во избежание погони мне пришлось бы вывести из строя. Я не решил, что делать с семьей Ибрагимовых, они спасли меня от смерти, но они обязательно погнались бы за мной и, возможно, убили бы. Но не отпустили бы — это точно. Поэтому я лежал и думал, как поступить. Убить их всех?

Одно дело — убивать людей в бою, стрелять в тех, кто стреляет в тебя и хочет убить, другое — убить тех, кто в тебя не стреляет и лишь косвенно, а не явно желает тебе смерти. Я оставил эту проблему на потом и решил действовать по обстоятельствам. Окажут сопротивление — ликвидирую или раню, в общем, выведу из строя, чтобы не погнались, не вызвали подмогу, а нет — не трону. Но еще одной немаловажной задачей было решение материального вопроса.

Я видел в окошко, как хозяин и его сыновья таскают в сарай какие-то коробки, и делают это либо по ночам, либо ранним утром. Кто-то привозил их им в дом, они прятали, потом кому-то отдавали и получали за это деньги. Деньги прятали где-то в саду, за домом, в земле, это я знал точно. Они брали лопаты и уходили с ними, потом приходили и ставили лопаты к сараю. На лезвиях была свежая земля. Значит, что-то закапывали. А что можно закапывать в саду — либо драгоценности, либо деньги. Я вознамерился забрать часть денег или все, в зависимости сколько их там будет.

Итак, план побега был у меня в голове, но в нем были большие белые пятна в виде недостатка информации и для их устранения я решил привлечь к делу Нону — домработницу хозяина. Ту самую тихую славянку, что приносила еду и воду и забирала ведро. Как-то раз я заговорил с ней, тихо, шепотом, чтобы стоящий за дверью старший брат не услышал, но она не ответила, а только посмотрела на меня потухшим взглядом, забрала тарелки, кружку и вышла. Тогда я кусочком побелки написал на столе несколько слов, спросил, как ее зовут, кто она и почему здесь. Когда она пришла, я показал ей надпись, она ее прочла, но ничего не ответила, выполнила свою работу и ушла. Я спешно стер послание с некрашеных досок и пожалел, что это сделал.