Свирель

«Отец и Лидия боятся наследственности, вырождения, преступности... — думал он. — А разве не преступление учить детей только ради выполнения программы, ради лишнего ордена и чина, разве не преступление владеть землей только для того, чтобы через нее стараться попасть на службу, не имея к ней звания, разве не преступление ударить взрослого сына по щеке? И как они не поймут, что главное не в этом, что главное на свете любовь к природе и к человеку, что любовь не разрушает‚ а созидает и что там, где любовь, невозможен никакой упадок. Я полюбил землю, и отец считает меня дармоедом; я полюбил Лидию и хотел жениться на ней, и она боится, что наше потомство будет или больное, или ничтожное... Как они не понимают, что вырождение есть продукт не столько наследственности, сколько тяжкой борьбы за существование, в которой теперь так мало любви к ближнему, именно этого созидающего начала! И если бы человек верил в одни только семена, то он не стал бы вывозить навоз, пахать, разделывать землю. И чем больше этой любви к зерну, тем рост роскошнее и плод здоровее и богаче... А люди?.. Так ли они относятся друг к другу?»

— Беда! Беда! Беда! — сказал он вслух и, махнув рукою, пошел домой.

Генеральша

Генеральша была довольна. Она заехала в ренсковый погреб Сивунова и приказала послать к ней на квартиру ящик шампанского. Когда приказчик спросил с нее деньги, она сказала ему, что она устраивает раут с благотворительной целью — неужели он этого не знает? — и что шампанское, конечно, нужно считать пожертвованным. Приказчик почтительно осклабился и не возразил ничего. Теперь генеральша осуществит свою заветную мечту: она прикажет внести в зал целую льдину, велит вырубить в ней углубление и нальет туда шампанское. Это будет и ново и выгодно.

«Воображаю, как местные медведи будут поражены», — думала она дорогой.

В маленькой гостиной она прикажет расставить мебель так, чтобы, когда Юленька Зиновьева встретится здесь с Игнатьевым, их не было видно посторонним. Быть может, они до чего-нибудь договорятся. Мадемуазель, конечно, будет у стола, только вот вопрос об учителе: выпускать его в публику или не выпускать? Впрочем, об этом она еще подумает! Перед танцами будет дивертисмент. Штабс-капитан Янчич прочтет толстовскую «Грешницу», антрепренер городского театра представит сцены в лицах. Других актеров генеральша не пригласит, так как они невежи, а актрисы развратны. Вольф прислал из Петербурга последние французские романы; она прочла их, следовательно, говорить есть о чем. Только вот беда с генералом. Правда, она написала на бумажке полное содержание каждого романа, с тем чтобы он выучил их наизусть, но, когда учитель Иван Федорович стал читать ему эту выписку вслух, он на половине чтения заснул.

«Что-то мадемуазель стала в последнее время какая-то серая и скучная, — подумала генеральша. — Должно быть, тоскует по своей Швейцарии... Ее бы выдать замуж, да никто, пожалуй, не возьмет...»

Швейцар распахнул перед ней двери, и она вошла к себе в дом. Сбросив ротонду, она стала подниматься по лестнице. Но потом, вспомнив про раут, опять спустилась вниз и направилась к гувернантке. Надо же переговорить обо всем!

Дверь оказалась незапертой. Генеральша вошла да так и остолбенела: у стола, склонившись над работой, сидела мадемуазель и шила детскую распашонку. Тут же стопкой лежали детские простынки. Генеральша как коршун налетела на нее и вырвала из ее рук работу.

— Это для кого? — спросила она строго.

Бедная мадемуазель, застигнутая врасплох, опустила глаза и густо покраснела.

— Для кого эта распашонка? — строго повторила генеральша. — Я жду...

У мадемуазель потекли по щекам слезы. Она наклонилась еще ниже и отвечала:

— Для моего маленького...

— На котором месяце?

— Кончается третий...

— От кого?

Француженка молчала.

— Я вас спрашиваю: от кого?

— О, не заставляйте меня называть его!

— Вы хотите, чтобы я обо всем рассказала генералу?

Мадемуазель молчала.

— Что же, мне еще долго ждать? — спросила генеральша.

Гувернантка залилась слезами и выбежала из комнаты.

Генеральша опустилась на стул. Этого уж она никак не ожидала! Мадемуазель не говорит от кого, но, конечно, это от учителя Ивана Федорыча, который вот уж сколько времени на глазах у всех ухаживает за ней! Да, да! Это очевидно. Но каков молодец! Хороша тоже и m-lle Жюдик! Ах какая неприятность! В доме генеральши заводит разврат, да еще с кем, с учителем ее сына-гимназиста, с этим семинаристом, который вечно смотрит исподлобья! Хорошо еще, что только в нынешнем августе ее дочь отвезли в Петербург в институт, а то прекрасный был бы для нее пример! Ее оставили в доме как компаньонку, чтобы только не лишить ее заработка, а вот на тебе! Каков сюрприз! Нет, генеральша так не оставит этого дела. Она не позволит позорить ее дом, и если уж случился грех, если дело уж зашло так далеко, то она употребит все свои усилия, а заставит этого хваленого Ивана Федорыча жениться на m-lle Жюдик!