Свобода Маски

Ее спутник был низковат ростом — по крайней мере на три дюйма ниже ее самой — и носил черный костюм с жилетом того же оттенка. Свои седые волосы он сзади завязал красной лентой. Из черт лица внимание к себе привлекали его тонкие серые брови, острое лезвие носа и взгляд, полный крайнего беспокойства, которое делало и без того заметные на его нарумяненном лице морщинки глубже.

Пока женщина продолжала вываливать на своего спутника поток брани, тот картинно заламывал руки, в то время как взгляд его словно бы искал путь к бегству. Трое охранников прекратили свой разговор, толкнули друг друга в бок и ухмыльнулись, посетитель, уснувший за соседним другим столом, поднял голову на несколько дюймов, но слабая шея не удержала ее навесу, поэтому лоб со стуком снова врезался в столешницу.

Женщина схватила ртом воздух, набираясь сил для нового потока ругательств, которые казались невидимыми ножами, наносившими мужчине удар за ударом. Он приложил одну руку к сердцу, а другую ко лбу и в пошатнулся под ее натиском, как будто мог вот-вот упасть в обморок.

В следующий миг эта бестия увидела Мэтью, и ее черные глаза устремились на него с силой, которая почти в буквальном смысле переломила ему позвоночник. Женщина указала на него пальцем.

— Ты! — закричала она так, что в таверне, казалось, задрожала вся мебель. — В тебе может быть какой-то толк. Ты играешь на инструменте?

— Простите?

— На инструменте! — ее руки сжались в кулаки и поднялись вверх, готовые захватывать мир. — Sono circondato da idioti totali! [Меня окружают полные идиоты! (ит.)] — прорычала она. — На музыкальном инструменте! Ты играешь?

Ее итальянский визг был слишком далек от латыни, которую он изучал, однако смысл ее слов молодой человек уловил. Полным идиотом он себя не считал, а она, вероятно, его точку зрения не разделяла. Он вздохнул.

— Piget me nego.

Сожалею, но нет.

Она перестала кричать. Молчание, распространившееся по помещению, было тяжелым, как ее акцент.

Она повернулась к своему спутнику и прямо ему в лицо заорала на смеси английского с итальянским, при это сила ее напора могла запросто сдуть мясо со скелета:

— Как я должна петь Прозерпину, Дафну, La Fortuna и La Tragedia без аккомпанемента? — ее голос поднялся на опасную высоту. — Это инсульт! Это комедия! Это полное безумие, e un vaiolo su questa intera idea! [вся эта идея больна оспой! (ит).]

— О, мой Бог! — вдруг воскликнул Мэтью, неожиданно поняв, кто это.

Она повернулась к нему, глаза ее сверкнули.

— Si, можешь взывать к Господу! Позови его сюда и попроси привести оркестр ангелов, потому что только так я буду петь эту проклятую партию!

— Вы… — выдохнул он. — Вы же…

Она отбросила назад волосы и чуть отвела голову, словно собралась атаковать своим острым подбородком.

— Алисия Кандольери! — объявила она с воинственной красотой, хотя ее имя он и так уже знал.

Перед ним стояла похищенная оперная прима, и, похоже, что ее действительно похитил почти что любовник-пират, как и писали в «Булавке», и этот бедный ублюдок, видимо, откусил кусок больше, чем мог прожевать.

Глава тридцать третья

Госпожа Алисия Кандольери кружила вокруг стола Мэтью, как пантера.

Когда внезапно она остановилась прямо напротив его стула, она требовательно спросила:

— Что ты обо мне знаешь? А?

— Я знаю, — спокойно ответил он. — Что вы можете заставить любой вопрос звучать как требование.

— Ты должен также знать, что я звезда

!

— В Италии, да. В Лондоне и многих других городах тоже, я уверен. Здесь… вы, похоже, просто очень громкая и грубая женщина, которая ищет себе оркестр.

— Ты только посмотри, как этот со мной разговаривает! — она обожгла глазами своего напудренного компаньона, который, как полагал Мэтью, был ее управляющим. Он вспомнил, что в «Булавке» говорилось, что не только сама знаменитость была похищена, но и кое-кто из ее свиты.

Тем временем мадам Кандольери прищурилась, не дождавшись реакции от своего растерявшегося спутника, и вновь обратила пламенный взор на Мэтью:

— Questo deve avere le palle di ottone per andare con la sue orecchie in ottone!

Мэтью разобрал что-то про железные яйца и железные уши. Он пожал плечами.

— Почту это за комплимент. А теперь… почему бы вам не присесть и не успокоиться?

— Успокоиться? Успокоиться?! — дива сморщила пухлые губки, грудь ее, казалось, раздалась в размерах, и Мэтью с трудом удержался от намерения схватиться за край стола, чтобы ближайший крик этого средиземного циклона не сдул его к дальней стене. Но затем набухающий бюст опустился, губы расслабились и избавились от морщинок праведного гнева, дива склонила голову набок, словно пыталась рассмотреть сидящего перед ней молодого человека под другим углом. — Кто ты такой, черт возьми?