Свобода

Он тщательно спланировал визит Конни так, чтобы он пришелся на отсутствие Джонатана: тот уехал домой справлять какой-то еврейский праздник. Конни провела все выходные в постели Джоуи. На полу валялась ее дорожная сумка — вытащив оттуда какую-нибудь вещь, Конни тут же запихивала ее обратно, как будто стараясь не оставлять следов своего пребывания. Пока Джоуи пытался читать Платона к понедельничным занятиям, она изучала альбом с фотографиями первокурсников и смеялась над неудачными снимками или именами: Бэйли Бодсворт, Крэмптон Отт, Тэйлор Таттл. По прикидкам Джоуи, за сорок часов они трахались восемь раз, в перерывах покуривая привезенную Конни траву. Когда пришло время ехать на автобусную станцию, он загрузил на ее плеер кучу новых песен, чтобы скрасить ей двадцатичасовое путешествие в Миннесоту. Печальная правда заключалась в том, что он чувствовал за нее ответственность, знал, что им надо порвать, но не понимал как.

В ожидании автобуса он заговорил об образовании Конни: она обещала заняться этим, но, как обычно, заупрямилась и ничего не сделала.

— В январе тебе надо начать заниматься, — сказал он. — Можешь начать с Инвер-Хиллс и в следующем году перевестись в университет.

— Ладно, — сказала она.

— Ты же умница. Нельзя же вечно быть официанткой.

— Ладно. — Она безнадежно посмотрела на очередь у входа в автобус. — Для тебя постараюсь.

— Не для меня. Для тебя самой. Ты же обещала.

Она покачала головой.

— Ты просто хочешь, чтобы я тебя забыла.

— Неправда, это совсем не так, — сказал Джоуи, хотя, пожалуй, это было так.

— Я пойду в колледж, — ответила она. — Но это не заставит меня забыть о тебе. Ничто не сможет заставить меня о тебе забыть.

— Хорошо, — согласился он, — но нам надо разобраться в себе. Нам обоим надо вырасти.

— Я уже разобралась.

— А может, ты ошибаешься. Может, тебе надо…

— Нет, — сказала она. — Я не ошибаюсь. Все, чего я хочу, — это быть с тобой. Больше мне ничего не нужно. Ты лучший в мире. Делай все, что хочешь, а я буду рядом. Ты будешь управлять кучей фирм, а я буду на тебя работать. Или ты можешь баллотироваться в президенты, а я буду проводить предвыборную кампанию. Я буду делать то, чего никто не сделает. Если тебе понадобится нарушить закон, я все сделаю. Если захочешь детей, я их тебе выращу.

Джоуи понимал, что на это вопиющее заявление надо ответить соответствующим образом, но, к сожалению, действие травки еще не прошло.

— Я хочу, — сказал он, — чтобы ты получила высшее образование. Если ты будешь на меня работать, — непрозорливо добавил он, — тебе надо будет много чего знать.

— Поэтому я и сказала, что буду учиться для тебя, — сказала Конни. — Ты что, не слышал?

Он начал понимать то, чего не понимал в Сент-Поле: цена вещей не всегда бывает очевидна с первого взгляда, и расплата за развлечения в старших классах, возможно, еще впереди.

— Надо идти в очередь, если хочешь занять хорошее место, — сказал он.

— Ладно.

— Да, и еще. Давай хотя бы неделю не будем созваниваться. Нам надо вернуться к нашему распорядку.

— Ладно, — ответила она и покорно направилась к автобусу. Джоуи последовал за ней с ее дорожной сумкой в руках. Ему хотя бы не нужно было беспокоиться, что она устроит сцену. Она никогда не заставляла его краснеть, никогда не требовала взять ее за руку, никогда не липла, не дулась, не предъявляла претензий. Все страсти она откладывала до того момента, когда они оставались наедине: в этом она была спецом. Когда двери автобуса открылись, она обожгла его единственным сверкающим взглядом, после чего отдала сумку водителю и вошла внутрь. Никаких представлений с размахиванием руками и воздушными поцелуйчиками не было: она надела наушники и откинулась в своем кресле.

В последующие недели все тоже было спокойно. Конни послушно не звонила, охватившая страну лихорадка начала спадать, на Голубой хребет[67] неторопливо пришла осень с густым ароматом нагретой травы, соломенно-желтым светом и рыжеющими листьями, Джоуи стал свидетелем провальной игры «Кавалеров»,[68] много ходил в спортзал и набрал несколько фунтов пивного веса. В общежитии он прибился к студентам из обеспеченных семей, которые придерживались версии, что исламские страны надо сровнять с землей. Сам он к правым не относился, но с удовольствием с ними общался. Нельзя сказать, чтобы его уязвленное самолюбие требовало именно навалять Афганистану, но это тоже могло принести некоторое удовлетворение.