— Ты отреагировала лучше, чем я предполагал, — вконец расслабился он. — Я уж думал давить на твое чувство вины. Мол, использовала меня на вечеринке, чтобы отомстить Максу.
— И о многом, кроме ревности, я болтала подшофе?
Можно было ограничится одним коротким «да», но парень счел нужным вогнать меня в краску:
— Ну, про вату в лифчике, про инцидент с носками в том же лифчике. Про то, как врала про месячные, чтобы не идти к гинекологу. О, а еще как ты блевала после первой эпиляции. Как кот порвал твои трусы, а заметила ты это только в школе, когда под юбкой уж очень поддувало. О том, как…
— Вернемся к твоей ориентации, — перебила я, решив пойти с козырей.
Сработало: он замолчал, насупился. Только вот мстить я не планировала, поэтому хмурость пропала с красивого лица, как только МакКензи услышал мой вопрос.
— Ты знал, что в конечном итоге я нормально отнесусь, иначе не затеял бы все это. Откуда такая уверенность? Ты ведь не думал, что я не догадаюсь, правда? Если думал, то соври. Не хочу знать, что ты считал меня дурой.
Хотя после всего, что я вывалила на него в отличном от трезвого состоянии… Впрочем, нет, болтливая — да, легкомысленная — возможно, но не дура, точно нет.
— Помнишь лето после девятого класса? — спросил парень, стягивая резинку с моего хвоста. — На дне рождения Дианы ее старший брат Калеб с друзьями решили составить нам компанию. В основном они шутили, но со временем перешли черту: дразнили Джо и Пита голубками, потому что те выбрали не лучшее положение в твистере [38]. Они пытались выяснить, кто в их паре ведет, если можно так выразиться. Все смеялись, а ты сказала…
То празднование отлично отпечаталось в моей голове, поэтому воспроизвести собственные слова не составило труда:
— Какая тебе разница, Калеб? Если имеют не тебя, не лезь, а если хочешь, чтобы тебя отымели, так и скажи.
Может, тогда и пролегла первая трещина в нашей с Дианой дружбе?
— Это было смело, — улыбался МакКензи, заплетая мои волосы.
Даже не глядя могу сказать, плетет он еще хуже, чем Макс.
— Вот только куда девается эта смелость, когда дело доходит до тебя самого? — размышляла вслух я.
— Твои чувства к брату взаимны, Коллинз.
— Да ну, — недоверчиво хмыкнула я.
— Тошнит уже от белоголовых, — повторил он слова Макса, которые вчера передал нам Бен.
— Слишком много раз «Ведьмака» читал, — пожала плечами я. — Или играл. [39]
— Или иной раз сталкиваясь с нами, ревновал и вспоминал костюмы на Хэллоуин. Продолжим в том же духе — рано или поздно он попытается тебя увести.
Мое задумчивое «Хм» сменилось на жалостливое «Ай», когда парень попытался подтянуть косу.
— Лысой у меня будет меньше шансов с Максом, живодер! — укорила я его, пихая лбом в живот.
— И он достанется мне, — подначивал меня МакКензи, обматывая конец горе-косы белой лентой. — Я где-то слышал, бьет — значит любит.
— Ага, аж стремится проконтролировать процесс, когда там смерть вас разлучит.
И кто только сказал ему такую глупость?
— Знаешь, МакКензи, я тебя еще откуда-нибудь скинула бы.
— Почувствовала вкус власти, воительница доморощенная?
— Та я справедливости ради. За то, что не признаешься в своей ориентации и разбиваешь девичьи сердца.
Макс
Рождественское утро всегда было особенным для Этти.
Когда ей было пять, она прихватила Пончика и спустилась с лестницы на санках из коробки, оставив от них одни ошметки. А ведь я их все выходные мастерил! Свое восьмое утро Рождества Этти встретила под елкой, жутко разочарованная тем, что проспала Санту. А с тех пор как ей исполнилось пятнадцать, она принялась в самую рань пробегать по комнатам, заменяя будильник, и сгонять всех разбирать подарки. Это утро не стало исключением.
— Проснись и пой, мой дорогой братец! — пропела мне на ухо сестренка.
Я прикрыл голову подушкой, надеясь, что она убежит в комнату к родителям и у меня будет время пробудиться. Однако Этти перелезла по кровати и теперь лежала со мной лицом к лицу. Она убрала подушку и принялась поднимать мои веки, открывая то один, то второй глаз.
— Хватит шкодить, Этти, — строго сказал я, хватая ее за запястье.
— А ты вставай, и не буду.
— Дай мне пять минут.
Обе ее руки были у меня в заложниках, но она продолжала ритуал пробуждения, подбивая мой нос своим. Я отвернул лицо в другую сторону, а Этти начала извиваться. Мне казалось, она хочет освободиться из так называемых наручников, а на деле ее планом было лишить меня одеяла.
— О, сердечки, как мило, — улюлюкала она.
Я схватился за постельное, желая прикрыть свои трусы, но запутался и свалился с кровати вместе с Этти. Девица хохотала, стягивая с меня одеяло, пока я не согласился сиюминутно спуститься к елке. И да, она не дала мне возможности накинуть хотя бы штаны — пришлось идти замотанным в одеяло.
Полетт
Наша сердобольная мама дала Максу одежду, и он больше не выглядел таким настороженным, когда я оказывалась поблизости.
Это немного удручало. И не только потому, что дразнить его очень весело.