Своеволие философии

Личное и философское кредо Мотрошиловой – искренность, и это проявляется во всем, что она говорит и пишет. Она нетерпима ни к чему деланному и напускному, будь то притворство перед властью или дань моде. Она пишет о том, о чем думает, и думает о том, что злободневно и потому важно для многих.

Марина Быкова

Жизнь и идеи Джордано Бруно

1. Джордано Бруно перед судом инквизиции293

Допросы. Следствие

В застенки венецианской инквизиции Джордано Бруно, арестованный по доносу дворянина, богатого купца Джованни Мочениго, попал в ночь с 23 на 24 мая 1592 года. Предстоят первые допросы. Об арестованном инквизиторы знают очень немногое: отзвуки европейской славы Бруно (а он во время вынужденных своих странствий побывал и прославился в католической Франции, в протестантских Швейцарии, Англии, Германии) вряд ли могли докатиться до Венеции в тот век слабых и медленных коммуникаций. Надо учесть, что католическая Италия сознательно изолировала себя от ненавистного протестантского мира, в особенности от его идейных «соблазнов». Потому и книги подследственного, по большей части вышедшие за границей, тоже еще неизвестны инквизиторскому трибуналу. Единственный обличающий документ – донос Мочениго – принят с обычным по отношению к доносам доверием, однако и он, тоже по обычаям инквизиции, все-таки подлежит формальному доказательству и выяснению.

Итак, пока что единственная полностью достоверная для инквизиторов реальность – личность самого Бруно, его поведение в ходе допросов. В то, что будет говорить оправдывающийся Бруно, они не склонны верить. Но, может быть, именно поэтому наметанный глаз инквизитора станет внимательно наблюдать за тем, как будет говорить, как держаться, как именно начнет – и начнет ли вообще – раскаиваться обвиняемый, поставленный перед страшной угрозой быть уличенным в перечисленных Мочениго тяжких «еретических грехах». Правда, поднаторевшие в допросах инквизиторы не без основания предполагают, что любой человек в такой ситуации ведет себя иначе, нежели в обычной жизни, в окружении друзей и доброжелателей. И все-таки опыт подсказывает, что есть люди, чей характер и чьи мысли не столь резко меняются перед страхом пытки и смерти. Если пристально понаблюдать за ними, можно о многом догадаться – и о скрытых движущих мотивах поведения, и о моральных установках, и о наиболее дорогих идеях. К тому же хорошо известен «позитивный эталон», с которым судьи будут постоянно соотносить поведение обвиняемого.

Бруно введен в зал заседаний и поставлен перед трибуналом. Это человек среднего роста, с каштановой бородой, на вид лет сорока. Ему предложили принести присягу. Возложив руки на Евангелие, он сделал это. Начался допрос. Что же могли извлечь инквизиторы из его первых ответов?

Его «увещевали говорить правду». Он «сказал от себя»: «Я буду говорить правду. Много раз мне угрожали предать суду этой святой службы. Я всегда считал это шуткой, ибо готов дать отчет о себе».

Ответ дерзкого, уверенного в себе человека. Так, значит, уже «много раз угрожали…»?

Одну из норм инквизиторского судопроизводства, неизменно действовавшую в качестве предпосылки следствия, можно было бы выразить словами пословицы: «Нет дыма без огня». К доносчику всегда испытывали большее доверие, нежели к «объекту» доноса; если инквизиция получала донос, то человек, в чьей благонамеренности создатель сего документа сомневался, с самого начала должен был предстать в качестве обвиняемого и оправдывающегося. В добавление к допросу Бруно рассказывает о своем знакомстве с Джованни Мочениго и о пребывании в его доме. Он хорошо понимает, по чьему доносу арестован: «Я убежден, что меня подвергли заключению стараниями означенного Джованни». Все первое показание говорит о хорошем знакомстве Бруно с правилами судопроизводства святой инквизиции: обвиняемый в какой-то степени подрывает формальную ценность доноса и затягивает следствие, если указывает, что лицо доносящее – его враг по личным причинам. Именно так, по всем правилам, и играет Бруно. Как Бруно характеризует свои отношения с Мочениго? Он, Бруно, был учителем, подрядившимся за плату обучать купца «искусствам памяти и изобретения». Ученик потом стал препятствовать отъезду учителя – по словам Бруно, из ревности, что учитель будет обучать других лиц тем же самым знаниям. Сказана не вся правда, но для Бруно вариант с личной ревностью Мочениго – наиболее выгодное объяснение.