Своеволие философии

Интересное предположение высказал Я. Хинтикка, объясняя манеру мыслить Людвига Витгенштейна: «…трудно удержаться от мнения, что дело было в борьбе Витгенштейна с его дислексией. Он сам заходил в своем признании этого весьма далеко, говоря, что «мое плохое правописание в юности… связано с остальным в моем характере». Если это так, тогда метод философского изложения у Витгенштейна не был осознанным выбором жанра или стиля, а был навязан ему дислексией, которая делала для него чрезвычайно трудным вербально артикулировать длинные лингвистические и другие символические структуры, такие как доказательства и другие аргументы»323

. Именно отсюда, как далее разбирает Хинтикка, и появляется идея Витгенштейна рассматривать язык в границах «картинки»324

. Другим словами, трудности перевода мысли в объективированный, внешний план речи/письма восполняется не менее эффективной способностью к переводу мыслимого в изображение, пространственный образ, который намного легче поддается аналитическому изучению.

Разность скоростей

8.

Два предельных случая – сверхмедленное и сверхбыстрое – можно было бы отбросить, если бы они не были теми важнейшими пределами, которые указывают на антропологический кризис в структурах восприятия. В первом (сверхмедленное), мы выходим за границы чтения как особой экзистенциально-психической формы существования и попадаем в область так называемой работы с текстом (сюда можно отнести комментарии, составления и сбор, справки и примечания, индексы (предметные и именные указатели) и все методы истолкования и интерпретации, которые характерны, например, для филологии как «строгой науки»). В другом (сверхбыстрое), мы – пассивные реципиенты потоков повседневной информации, блуждающие точки, в которых она задерживается, перерабатывается, перенаправляется, чтобы двинуться дальше, минуя наш сознательный отклик. Остаются, лишь две антропологически доступных возможности приблизиться к тому, чтобы понять, что есть сегодня литература – это те границы, в которых она всегда удерживалась: быстрое и медленное чтение. Причем, быстрое чтение скорее относится к правилам использования времени в данную эпоху, а только потом к литературе (иногда они совпадают). Только потом – к тому смысловому заданию, которое литература реализует в обществе. Собственно, чтение сегодня пересекается с экономией времени в структуре получения информации и мало чем напоминает нам о его прежних условиях существования. Информация может принимать эстетическую и познавательную форму, а удовольствие от ее получения может быть кодировано в паралитературных текстах (комиксах, женском романе, детективах, авантюрном и «научно-популярном» жанре и т. п.). Но только чтение медленное может быть отнесено к литературе. Медленное чтение и есть момент существования самой литературы в качестве (классического) произведения, и ее общественной и универсальной формы – Книги.

9. Изучая разность скоростей в комедиографии Шекспира, замечательный аналитик литературы Кржижановский развертывает целую теорию эффективности воздействия произведения: «Нарастание скорости легко может деформировать движущийся предмет. Ускорение показа сменяющих друг друга вещей еще легче может деформировать восприятие их. Шекспир поставил себе труднейшее технологическое задание: заставить явь скользить со скоростью сна, но так, чтобы сверхреальная скорость не порвала связей меж явлениями реальности и не сбросила их в сон. Короче, выиграть в скорости, не проиграв в реальности. Нужно было вращать колесо комедии с наибольшей быстротой, но с такой, чтобы все спицы его были раздельно видны»325.