Своеволие философии

Вообще чтение где-то сближается со сновидной активностью; во сне мы встречаем разрозненные образы, и казалось ничем не связанные, но мы, тем не менее, приписываем им логическую стройность и необходимость, – так образуется рассказ о сновидениях. Или как в тех психологических тестах, когда испытуемому предъявляются достаточно быстро отдельные фрагменты фраз, из которых он должен составить фразу, наделив ее элементарным смыслом318. Мы так и читаем, – через предвидение каждой последующей фонемы вплоть до предвидения целой фразы, мы держимся этой внутренней речи, которая мгновенно проговаривает читаемое и действует, вероятно, как сила буквенно-фразового сцепления. Итак, внутренние образы чтения, как лепетание младенца или движение губ «малограмотного» читателя, требует для себя вербальной волны (ритма). Внутренняя речь по мере развития создает фундаментальный плацдарм для речи внешней, т. е. обращенной к Другому. Но здесь важен момент: активная рука, указательный палец бабушки следит за буквой и не дает ей пропасть, тактильно контролируется появление каждой буквы и каждой фразы. Читая, мы еще и пишем, во всяком случае «остатки» этой активности видны в речи. Проникновение речи в письмо, и письма в речь, что и образует все пространство чтения.

3.

Можно предположить, что чтение находится в области действия внутреннего плана речи, который тщательным образом исследовал Л. Выготский (все его примеры, указывающие на наличие в нашей мыслительной деятельности редуцированного языкового плана, относятся к литературным опытам: а это образцы прозы Толстого, Достоевского, Грибоедова и Успенского, Хлебникова и др.). Выводы его, как мне кажется, верны и для практики чтения319.

Время-как-поток

4.

Современный человек (читатель в том числе) находится по крайней мере в четырех временных потоках; они пересекают его жизненное пространство, которое и конфигурируется с их помощью320:

– сверхбыстрое: информационное, симулятивное время, время способное быть любым временем, переносить любую информацию с большой скоростью; не зависит от механизмов восприятия. Время здесь более не антропоморфно… оно не воспринимается, а откладывается

. Массмедийное пространство переполнено сообщениями, которые ничего не сообщают, их определяющее качество – достигать пункта назначения с максимальной скоростью; этот временной поток всецело определяется информационным потоком. Характерный пример – все новостные программы, сама новость, которая совпадает с тем, что можно назвать информированием. Здесь время интервализуется, постоянно рассекается на фрагменты, – от крупных к бесконечно малым.

– быстрое: то, что воспринимается достаточно активно, но зависит от того, кто его воспринимает, оно есть предел восприятия, граница смысла и живой формы; человеческое восприятие носит ограниченный характер; естественная психофизиология человеческой быстроты в чтении и восприятии. Возможная реакция на раздражение, приходящее внезапно (без подготовки). Это время остается новостным

. Здесь есть своя шкала, которая определяет некоторые степени быстроты, например, чтения/понимания в границах предлагаемого жанра (это могут быть жанры массовой литературы, ТВ с сериалами и ток-шоу). Быстрое время это способность овладевать интервалами, осваивать их, заполнять соответствующими интересами и мотивациями;

– медленное: это время особое, как будто оно находится в полном распоряжении читающего/воспринимающего, и, конечно, понимающего, т. е. субъекта, способного ориентироваться в информационных потоках, и склонного к их селекции. Но это время внутри большого времени, и оно не интервально, это «мое» и «твое», «его» и «их» время, т. е. то именно время, которое находится в моем полном распоряжении, это и есть истинное время чтения. Открытое всем возможным временам, время, которое не может быть ограничено другим временем; это и есть время созерцания и медитации, время любви и страсти, время обожания и страдания, – то время, которого всегда недостает, и чью нехватку мы всегда ощущаем, и оно никогда не забывает о нас, оно остается временем-раной. Пруст видел в чтении особый род терапии, которая, конечно, не может «вылечить» полностью, но сообщает страдающему пациенту новый импульс к жизни. Для этого нужно полное уединение, которое, в конце концов превращается в настоящее убежище. И там можно из заимствованного и пережитого опыта восстановить контроль над собственными «больными» органами и мыслями, соотнести их с теми, которые были «вычитаны» из любимой книги: «Нужно, следовательно, вмешательство, хотя и исходящее от другого, но действующее в глубине нас самих; как раз таков импульс, идущий от другого ума, но полученный в уединении»321. Пруст видел в чтении возможность радостного одиночества и образец идеальной дружбы;