Своеволие философии

И у А.И. Герцена, и у народников, и у молодого В.С. Соловьева мы находим надрывно-диалектическую версию особого исторического призвания России. Страна наша как раз потому предназначена к высочайшим и чистейшим историческим свершениям, что она отстала, не запятнана грехами западного прогресса и слишком давно пребывает в крайних несчастьях и «образе рабьем». Это верование чревато лукавством и вызывает критико-иронический ход мысли: если ты действительно так думаешь, признай, что тебе следовало бы любить и ценить Россию в самом ее убожестве. Поэт Волошин принимает на себя эту последовательность. В 1915 году он пишет:

Люблю тебя побежденной,Поруганной и в пыли…Люблю тебя в лике рабьем,Когда в тишине полейПричитаешь голосом бабьимНад трупами сыновей.

Сильна ты нездешней мерой,Нездешней страстью чиста,Неутоленною веройТвои запеклись уста…

Приняли ли бы этот текст Герцен, Михайловский или Вл. Соловьев? Думаю, что нет. Между тем это их стихии текст.

Но этого мало, существуют и более внушительные акты свободного поэтического воображения. Если движение от убожества к торжеству есть действительное призвание России, значит, сам Бог хочет именно такого движения и все несчастья России суть не что иное, как Божья благодать. Волошин с цинической последовательностью реализует этот вывод в великолепном и жутком стихотворении «Благословенье». Бог в нем говорит:

Благословение мое как гром.Любовь безжалостна и жжет огнем.

Я в милосердии неумолим.Молитвы человеческие – дым.Из избранных тебя избрал я, Русь!И не помилую, не отступлюсь.Бичами пламени, клещами мукНе оскудеет щедрость этих рук…Твои молитвы в сердце я храню:

Попросишь мира – дам тебе резню.Спокойствие? – Девятый взмою вал.Разрушишь тюрьмы? – Вырою подвал.Раздашь богатства? – Станешь всех бедней,Ожидовеешь в жадности своей…В едином горне за единый разЖгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз.А из тебя, сожженный мой народ,

Я ныне новый выплавляю род.

Возможно ли, чтобы Герцен, Михайловский или Вл. Соловьев приняли эту жестокую версию Бога-ироника? Приемлема ли она вообще для любого христиански гуманистического защитника особой миссии России? Думаю, нет. И вместе с тем версия эта с логической необходимостью предполагается упомянутой моделью российского призвания. Если история наша совершается по правилу «чем хуже, тем лучше», значит, русский Бог есть Бог манихейский, неотличимый от дьявола. – «Здесь Родос, здесь прыгай!»

Но, может быть, я совсем уж перегибаю палку? Может быть, Волошин вообще ни о чем подобном не задумывался?

Увы, задумывался, и весьма основательно. Свидетельство тому – поэма «Протопоп Аввакум», где Бог «Благословения» провозвещен в образе черта.

…Выпросил у Бога светлую Россию сатана —Да очервленит юКровью мученической.

Осмелюсь утверждать следующее: никакая рациональная критика не была так убийственна для надрывно-диалектической модели особого призвания России, как поэтическая и одновременно театральная игра с этой моделью, проделанная Волошиным в стихах революционных и послереволюционных лет. На мой взгляд, поэзия позднего Волошина вообще может рассматриваться как сцена для иронической проверки историософских, прежде всего эсхатологических и пророческих идей. Другого поэтического опыта такого рода я не знаю. Это специфически русский вариант концепции и практики “homo ludens”.

Мне кажется, где-то к 1924 году Волошин изживает мессианскую идею, в которую играл прежде, и освобождается от нее. Он исповедует стоическую версию философии «малых дел», ответственности за все происходящее «здесь и теперь» и служения добровольно выбранной мирской локальности, которое совершается с сознанием вселенского достоинства личности. Манифестом этого достойнейшего философского воззрения, которого так недостает нынешней нашей культуре, являются последние строфы стихотворения «Дом поэта»: