Свои, родные, наши!

Какой там, к черту, Арефьев?! Сергей и думать про него не хотел. Теперь он знал, что Лиля в самом деле его любит. И теперь между ними все будет иначе. Дурак, почему он раньше не догадался, что надо сделать, что сказать?! Но теперь знает. Вот она проснется – и…

А она все спала, спала… Но вот, наконец, открыла глаза – и суматошно села, растрепанная, сонно улыбаясь, натягивая на себя одеяло, прикрываясь от его взгляда:

– Не смотри!

Сергей засмеялся. Как будто он мало видел этой ночью! Да он не то что смотрел – он каждый миллиметр ее тела покрыл поцелуями!

– Ты прекрасна…

Ну а теперь надо сказать то, что хотел.

Он сел рядом с Лилей на кровать.

– Выходи за меня!

Лиля вскинула брови:

– Ты сейчас так обреченно это сказал… так смотришь…

Сергей жадно поцеловал ее:

– Я очень тебя люблю. Очень!

Она счастливо кивала.

– Но ты не ответила… Замуж за меня пойдешь?

– Ну вот, ты опять за свое! – протянула Лиля с тем выражением, с каким родители говорят с несмышлеными детьми. – Ну как ты себе это представляешь? Ну это просто невозможно! Ты там, а я здесь… Потом, у меня обязательства. Ты знаешь… Герман…

– Завещание… – в тон добавил Сергей, катая по щекам желваки.

Где блаженное счастье победителя, которое только что испытывал он? Где радость исполнения желаний?.. Развеялись – как сон, как утренний туман… Вот именно!

– Какое завещание? – удивилась Лиля. – Ты о чем?

– Неважно, – тряхнул головой Сергей. – Важно то, что ты опять выбираешь не меня.

Поднялся, постоял, сунув руки в карманы.

– А когда-то ты бежала за мной на целину!

Лиля слабо улыбнулась, но тотчас насторожилась, такое ожесточенное выражение лица вдруг стало у Сергея:

– Ну, вот что. Мне не нужны больше встречи раз в полтора года. Я больше не приеду ради одной ночи.

Надел пиджак, пошарил в карманах, достал связку ключей и бросил Лиле на одеяло:

– Вот. Это ключи от моей московской квартиры. Если я тебе нужен – ты знаешь, где меня найти.

– Не уходи! – взмолилась Лиля, с ужасом глядя то на ключи, то на Сергея, который надел пиджак, подхватил плащ и взял чемодан. – Не бросай меня!

– Мне очень жаль, – ответил он сдержанно.

– Сережа, – пробормотала она, не в силах поверить в происходящее.

– Это была самая желанная ночь в моей жизни, – проговорил он с болью.

– Не уходи!.. – вскрикнула Лиля, но напрасно.

Сергей ушел.

* * *

Родион проснулся от какого-то грохота. Вскинулся, озираясь… как всегда, не сразу поверил глазам: он спит на широкой – некогда супружеской – кровати в спальне в Доме с лилиями, и это не сон! Вот уже сколько времени прошло, как Михаил Иванович Говоров вытащил его из тюменской глубинки, поселил здесь, поставил директором ликеро-водочного комбината – а Родион все еще по утрам иногда боится открыть глаза, боится снова увидеть вокруг стены своего деревенского обиталища.

Однако что же это так грохотало? Уж не вор ли забрался в дом?

Помчался вниз по лестнице, как был, босой, в трусах и майке.

С кухни доносилось какое-то бренчанье. И почему-то вкусно пахло… едой. Жареной колбасой! И кто-то бормотал:

– Вот незадача!

«Может, домовой завелся?» – подумал Родион, который привык, что он здесь – единственный обитатель.

Ворвался в кухню – и обнаружил там не домового, а своего бывшего тестя: в мятых брюках, фланелевой рубашке и вязаной жилетке, – который сметал веником в совок осколки разбитой тарелки и бормотал:

– Родька, проснулся? Принимай нового жильца! Пенсионер союзного значения! – Брякнул на стол сковородку с яичницей. – А что это у тебя дома продуктов раз-два и обчелся?

– Михаил Иванович, – испугался Родион, – я что-то спросонья не пойму, вас что, сняли?

– Щас, сняли! – рассердился Говоров. – Сам ушел. Не могу видеть, как страну разваливают. – Поставил на стол тарелки, бросил вилки. – А бороться сил уже нет. Мне бы вот сбросить лет двадцать – я бы им показал! Угощайся! – кивнул он Родиону – и тут же, видимо, позабыл о еде: – Социализм их такой не устраивает, видите ли! Семьдесят лет строили всей страной, а теперь – вот чего! Перестраивать взялись! Да садись, садись! – махнул Говоров на Родиона с такой злостью, словно это именно он взялся перестраивать страну.

– Михаил Иванович, – никак не мог понять происходящее Родион, – так вы что, из-за этого ушли? Так оставались бы там, у себя! Для вас же положена обслуга, спецпаек, те же распределители…

– Ничего мне от них не надо! – рубанул воздух рукой Говоров. – Я послал всех, точка! Проживу как все, пенсию я заработал – шестьдесят лет стажа без малого.

И вдруг прижал руку к груди:

– Что-то сердце давит… пилюли мои… найди там… – Он махнул на пиджак, небрежно брошенный на диван в столовой.

– Давайте «Скорую» вызовем? – с готовностью подскочил Родион.

– Не надо! – рявкнул Говоров. – В больницу не поеду.

– Давайте Таисии Александровне позвоним?

– Не надо! – еще свирепей рявкнул Михаил Иванович. – Не нужен я ей. И так проживем. Сядь! – махнул с досадой. – Говоров дважды никого ни о чем не просит! – заявил гордо и зло. – Не смей ее вызывать, обещаешь?

Родион покорно кивнул.

– Вот так-то! – довольно сказал Говоров. – Ты лучше водочки из холодильника достань – тяпнем по полтинничку.