Нарты, словно живой организм, поскрипывали, подскакивая на кочках, шуршали что-то своё, очень мягко обрабатывали и сглаживали все неровности санного пути. Было достаточно холодно: мороз пробирался под одежду и сильно обжигал лицо, да ещё и острые льдинки вылетали из-под гусеницы снегохода и пронизывающим ветром стучались в глаза и нос. Иногда на открытых пространствах ветер в лицо становился настолько сильным, что мы с Любой разворачивались спиной по ходу движения и смотрели на убегающую из-под полозьев тундру. На одной из остановок я одел поверх куртки
Пришла мысль, что тело — оно как дом, а глаза как окна, и я сижу внутри дома, смотрю как мороз разукрашивает своими холодными узорами стёкла-глаза, моргнёшь — фигурные ледышки осыпятся растаявшими капельками, капельки тут же замёрзнут на щеках, а закроешь веки — ресницы сразу норовят смёрзнуться. Лежишь на санях, утепляешься, накроешься пледом и прислушиваешься: не поддувает ли где? И опять ворочаешься, утепляешь свой дом. Найдёшь сквозняк — подоткнёшь щель, вроде опять станет теплее. На остановке попьёшь горячего чая, съешь пирожок, как будто закинешь дров в печку — ещё на какое-то время в твоём доме будет тепло, и так всё время. Иногда пригреешься, заснёшь ненадолго, а мороз уже тут как тут, будит своим холодным дыханием.
По дороге в Несь мы пересекли Северный полярный круг, и там же на границе Мезенского района и
Да, морозно, и над Несью зелёными переливами светилось северное сияние.
Поездить в кабине мне так и не довелось — всё время приходилось ехать «с ветерком». Благо потеплело, и ниже 25 градусов мороз не опускался.
О том, что такое холод, я ещё раз хорошо изучил за 12 часов езды на санях, груженных деревянным брусом. Слава Богу, Андрей и Люба мне дали шкуры,
Нижняя Пеша. Ожидание
Господи,
дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день.
Заработал двигатель, усилился рокот винтов, на вертолётной площадке поднялось большое снежное облако, искрящееся в лучах февральского солнца, металлическое тело вертолёта напряглось и взревело, лопасти завертелись быстро-быстро, поднимая Ми-8 в небо. На этот раз без меня.
После очередных происшествий в Москве в стране случился новый виток терророфобии, и попутное улетание сильно затруднилось. Для меня улетевший вертолёт обозначал лишь одно: застревание в посёлке
Жду, наблюдаю, пишу, читаю, фотографирую.
На крайней своей подводе — скоростном спортивном снегоходе от Омы до Пеши — я обморозил лицо. Нос и веки теперь распухшие и красные, как у боксёра. Живу в посёлке, отогреваюсь, отхожу. И жду транспорта на Нарьян-Мар. Уже почти неделю.
Да, кстати, сейчас февраль, по ненецкому календарю
Ещё один день, проведённый в аэропорту, не прошёл даром, я так перевозбудился, что подскочил поздно вечером от приснившегося звука вертолёта. Стал звонить в аэропорт: а вдруг санзадание? Вдруг кто-то в посёлке заболел и с Нарьян-Мара выслали врачей. Аэропорт не отвечает, а в воспитательской интерната на меня смотрят с удивлением. Выскочил на улицу. Вертолётная площадка пустая. Всё тихо. М-да. Крыша поехала.