Сволочь

— Вырастешь — поймешь. Плесните мне водки.

Ему налили, и Саня залпом выпил.

— Хорошо, — сказал он.

— Что хорошо? — спросил я.

— Все хорошо.

В нем чувствовалось что-то странное: он был одновременно и печален, и торжествен, и, опустошен, и, кажется, счастлив.

— А где твоя. э-э… француженка? — спросил я.

— Натали, — сказал Саня. — Ее зовут Натали.

— Надо же, — усмехнулся я, — какое совпадение.

— Это не совпадение, — покачал головой Саня. — Это судьба. Это. как вот звездное небо над нами.

— Саня, кончай грузить, — сказали ему.

— Больше не буду, — ответил Саня. — Пойдем пожурчим, — обратился он ко мне.

Мы отошли от костра и углубились в лес.

— Мне, вообще-то, не хочется, — улыбнувшись, признался Саня.

— Мне тоже. Давай, рассказывай.

— Буду краток, — сказал Саня. — Я расколдовался. С меня снято проклятие. Окончательно и бесповоротно.

— Какое проклятие?

— Однолюбства. Одна русалка заколдовала меня и опутала своими водорослями, другая расколдовала и отпустила на свободу. Как же я благодарен вам всем за этот мальчишник во Франции! Только побывав в плену, научишься любить свободу.

— Ты что же, — не понял я, — решил не жениться на Наташе?

— Не в том суть. Могу жениться. Могу не жениться. Это теперь совершенно неважно. Как говорит моя мама-проводница, рельсы всегда кладут поперек шпал. Ты только не подумай, что я теперь по новой пущусь во все тяжкие. Дело не в том. Что-то такое во мне переменилось. Представь: темный лес, озеро, Натали, и я люблю ее, и нежен с ней, как никогда и ни с кем, а сам слышу все ночные шорохи, и плеск воды, и чувствую траву и сосновые иголки под собой и звездное небо над собой, и все это люблю до умопомрачения… Понимаешь, да? Наташа научила меня любить ее одну. А Натали — всех и все.

— Как научила?

— Не знаю. Научила и все. Ты же знаешь, я ничего на свете не боялся. Мне все было интересно, все в радость — гулять, влюбляться, пьянствовать, рисковать, давать по морде, получать по морде. Но все это было не то, нет, не то. Я чувствовал только себя в мире, а теперь чувствую мир в себе. Мы вроде одно и то же, понимаешь?

— Понимаю, — сказал я. — Короче, ты теперь с Натали.

— Ничего ты не понял, — вздохнул Саня. — С Натали мы больше никогда не увидимся. Мне ее, может, судьба для того и послала, чтобы расколдовать, просветить и развести с ней навсегда. Она мне так и объяснила: мы, мол, так подзарядили друг друга любовью, что нам ее теперь на все и на всех хватит. Прощай и пойдем делиться с остальными.

— Как это объяснила? — изумился я. — Ты же по-французски не понимаешь!

— Оказывается, понимаю, — сказал Саня. — Оказывается, можно говорить на разных языках и понимать друг друга. Я вот с тобой полчаса на одном языке говорю, а ты ни черта понять не хочешь… Ладно, пошли к костру, а то наши умники скажут, что мне мало было трех часов с Натали, так я еще и с тобой на час уединился.

На следующее утро мы, свернув лагерь и упаковав вещи и оставшийся мусор, покинули кемпинг. Наши машины весело катили по французским дорогам, отороченным майской зеленью. Санино лицо было задумчивым и сияющим одновременно.

— Я свободен, — повторял он, — свободен, свободен!

Впрочем, по мере приближения к германской границе сияния на его лице оставалось все меньше, а задумчивости становилось все больше. Наконец, мы пересекли границу. Эльзас остался позади.

— Вот мы и в Германии, — зачем-то произнес я вслух.

Саня мрачно кивнул. Около часа мы ехали молча.

— Слушай, — не выдержал я, — что с тобой опять? Вспомни, что ты говорил вчера.

— Вчера были любовь и водка, — сказал Саня.

— А сегодня?

— А сегодня предчувствие и похмелье.

Он снова замолчал. Вскоре один из щитов на обочине автобана сообщил, что до нашего городка осталось тридцать километров. Саня запаниковал.

— Что я ей скажу? — повторял он. — Что я ей скажу, что я ей скажу?

— Наташе? — глупо уточнил я.

Саню передернуло.

— Ничего ты ей не скажешь, — заявил я.

— Я не скажу — другие скажут. Колюня, например. Не по злобе, а по глупости.

— А как же плеск воды, звездное небо и сосновые иголки?

— Они мне сейчас под кожу впиваются, иголки эти.

— Нда-а, — задумчиво протянул я. — Пока опасность далеко, все мы изрядные храбрецы. Интересно, что сказал бы по этому поводу твой папа-врач?

— Будь другом, заткнись, а? — попросил Саня.

Я заткнулся. Из дружеских чувств.

Свадьба Сани и Наташи состоялась, как и было назначено, в июне. Наташа была великолепна в белом свадебном платье, которое казалось продолжением ее распущенных снежных волос. Зеленые русалочьи глаза ее сияли. Саня выглядел рассеянным и каким-то обреченным. Он вымученно улыбался, принимая поздравления, и все время озирался по сторонам, точно ждал, что сейчас появится нечто такое, что разорвет плети водорослей, опутавшие его еще крепче, чем до французской рыбалки.