Сволочь

Новым гостем оказался Витя Богданович. На сей раз одет он был по-домашнему — в спортивный костюм и войлочные тапки без задников. В руках он держал пластиковый пакет, внутри которого что-то многозначительно позвякивало.

— Не помешаю, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он. Затем бросил взгляд на стаканы и бутыль и с укоризной добавил: — Пьете. А у нас, между прочим, завтра с утра лыжное мероприятие в Ворохте.

— А что, в Ворохту пьяных не пускают? — поинтересовался я. — Это село повальной трезвости?

— У нас государство повальной трезвости, — серьезно заявил Витя. — В свете последних решений ведется повсеместная борьба с пьянством.

— Не понял, — сказал я. — Если в государстве повальная трезвость, почему ведется борьба с пьянством?

Витя подумал и ответил:

— В профилактических целях.

— Понятно, — кивнул я. — Какое оружие лично ты припас для борьбы?

— В смысле?

— Что у тебя в пакете звенит?

— Это? — Витя смущенно глянул на пакет. — Это чисто символически.

— «Белый аист», что ли?

— Ну.

— Тогда, конечно, чисто символически. Не пить же его, в самом деле.

— Понятно, что не пить, — кивнул Витя, доставая из пакета бутылку и стакан. — Тем более в свете последних решений… — Он поставил стакан на стол и сорвал с коньяка закрутку. — Разве что по чуть-чуть. В профилактических целях.

Мы едва успели выпить, как появились новые гости — сразу несколько человек, жаждущих проведать американца и его спутника. Ярик безнадежно махнул рукой.

К полуночи наша комната стала до того напоминать купе плацкартного вагона, что я даже удивился, отчего пейзаж за окном остается неподвижным. Стоял невообразимый гам. Кто-то бренчал на гитаре. Кто-то требовал, чтоб ему налили. Каждые полчаса Витя напоминал, что завтра с утра нам ехать в Ворохту и чтоб мы пили поменьше. Какие-то Марина и Артур упрашивали меня прислать им из Америки приглашение. Я шумел вместе с остальными. Пробовал подпевать. Чокался со всеми подряд. Заверял Витю, что всенепременно наведаюсь в Ворохту, даже если меня придется нести туда на руках, завернув в американский флаг. Клятвенно пообещал Марине с Артуром выслать им приглашение в бутылке из-под кока-колы, едва нога моя ступит на землю Соединенных Штатов. И лишь далеко за полночь, прощаясь со всеми, каким-то уцелевшим обломком подсознания отметил, что среди гостей нет Леси и Таси, которые, видно, давно и незаметно ушли.

Утром мое бренное, как никогда, тело безвольно расположилось в кресле автобуса, готового отправиться на лыжную базу под Ворохтой. Во рту было сухо, в голове стучали молоточки.

— Все на месте? Американец на месте? — привычной скороговоркой осведомился Витя и, получив утвердительный ответ, бросил водителю: — Поехали.

Автобус тронулся. Витя двинулся вдоль прохода и подошел ко мне.

— Ну как? — поинтересовался он. — Голова болит?

— Болит, — ответил я.

Витино лицо расплылось в улыбке.

— Человек! — приязненно сказал он. — На вот, держи.

Он достал из кармана куртки небольшую металлическую флягу и протянул мне.

— Это что? — спросил я.

— Коньяк. Хлебни, легче станет.

Я отвинтил крышечку и сделал большой глоток. Сперва меня чуть не стошнило, затем по телу поползло приятное тепло.

— Спасибо, — сказал я, возвращая Вите флягу.

— Всегда пожалуйста, — двусмысленно ответил Витя. — Человек человеку кто?

— Кто угодно, — ответил я.

— Эх, американец… — Витя покачал головой, спрятал флягу в карман и направился к своему креслу.

В проеме между сиденьями показалась голова сидевшего впереди Павла.

— Ты как, Майкл? — полюбопытствовал он.

— Знаешь, Паша, — сказал я, — если, не дай Бог, между Америкой и СССР начнется ядерная война, первый удар следует нанести по Василькову.

— Чего это?

— Чтоб самогон не гнали. Это химическое оружие массового уничтожения.

— Не бреши, отличный самогон!

— Самогон, конечно, отличный. Только пить его не надо.

Павел обиделся, убрал голову и откинулся в кресле.

— Это тебе наказание, — заявил Ярик.

— Хоть ты помолчи, — поморщился я.

— За твое хамское отношение к девушкам, — не унимался Ярик.

— Нормально, — сказал я. — Ты, как животное, пытаешься затащить их в постель, все равно какую, а, значит, я веду себя по-хамски?

— Конечно. Ты их оскорбляешь невниманием. Зачем мы сюда приехали? Для этого самого. А они? Для того же. Так какого черта…

— Заткнись, Ярик, — сказал я. — Философствуй про себя.

Ярик пожал плечами и замолчал. Я повернулся к окну. Небо, серое с утра, прояснялось, становясь светло-синим, под золотистым солнцем красиво блестел снег. Когда мы прибыли на лыжную базу, блеск этот превратился в сплошное белое сияние, с непривычки слепящее глаза. Мы разобрали лыжи и палки.

— Значит, так, — коротко проинструктировал Витя, — катаемся спокойно. Ходим, не бежим. Уменьем не хвастаем, рекордов не ставим. Держимся цепочкой. Чтоб я потом никого не искал. Ну, поехали.