Сын детей тропы (СИ)

— Что-что, уходим, — ответила тётушка Галь. — Ты ж не собираешься отдавать камень, а? Значит, дел тут больше нет.

— Да как мне жить-то теперь?..

— Давай-ка уйдём, милый, а после подумаем.

За стеной грохнуло, ещё и ещё, будто кто прыгал на одной ноге. Донеслись ругательства. С другой стороны застучали в стену.

Дочь леса взяла запятнанного под руку, потянула вверх. Он кое-как встал.

Человек прошёл к окну первым, зло толкнул створку, перебросил ноги и исчез. Только слышно было, как он задевает стену, спускаясь, и как поскрипывает верёвка.

— Теперь ты, — сказал Шогол-Ву дочери леса. Та спорить не стала.

Следом он подвёл к окну тётушку Галь. Хотел подсадить, но та ловко взобралась на подоконник, нащупала верёвку и полезла вниз.

Сосед толкнул свою дверь — та грохнула о стену. Доски пола взвизгнули под тяжёлыми шагами, и сердитый голос прозвучал совсем близко:

— А ну, открывайте, а то дверь вынесу! Ежели не спится, уж я крепкий сон обеспечу!.. И возятся, и возятся, по-доброму уняться просишь — не понимают!

Из других комнат на него прикрикнули недовольно.

Шогол-Ву потянул верёвку с крюка, вбитого для мешков и одежды. Туго затянутая петля не сразу поддалась. В дверь ударили, ещё и ещё, и слышно было, кто-то принялся звать хозяина.

Запятнанный сбросил верёвку вниз.

— Чего тянешь, милый? — вполголоса окликнула его тётушка Галь.

— Как ты спустишься? — ахнула дочь леса.

В другое время он бы и не задумался. От подоконника до земли недалеко, если повиснуть на пальцах. Тело само знало, что делать.

Но не теперь, когда рук не поднять.

— Отойдите, — процедил сквозь зубы Шогол-Ву.

Ему дали место, и он упал, на миг лишившись дыхания. Кое-как поднялся с чужой помощью. Наверху раздался удар, ещё один, крик и треск дерева.

— Э, а это ещё как? — прозвучал изумлённый голос.

— Вы чё творите, а? Чё сломали?.. Ты вот платить будешь, понял?

— Я — платить? Я тебе уже платил, чтоб выспаться, а не возню за стеной слушать! Орут, гремят, ещё мужиков сюда притащили, что ли, а теперь сбежали!

— Да как сбежали-то? Скажешь, в окно?

Заскрипели доски под сапогами. Тусклый огонёк глиняной лампы выплыл наружу.

— Ничё не видать, — сказал кто-то задумчиво. — Может, случилось чего? Ладно девка молодая, но старуха-то как прыгнула? Она б тут валялась с переломанными костями.

— Поискать, что ли?

— Ну, поищем. Кто с нами?

— Говорили они, мужик у их шибко злой — вдруг нашёл их да убил, и тела оттащил?

— Да ещё, как знать, не один пришёл!..

— Так не лучше ль искать, когда Двуликий покажется? Мне что-то в потёмках бродить не хочется. Было б ради кого!..

Шогол-Ву брёл прочь от света и чужих голосов, опираясь на стену. Под свободную руку его крепко держала тётушка Галь. Дочь леса шла впереди, то и дело оглядываясь, а человека не видно было рядом. Ушёл, не стал дожидаться.

Наверху спорили, но соваться наружу не спешили. Потому никто не увидел, как трое добрались до угла, прошли за хлевом и кустарниками, а там свернули прочь от поселения.

Рогачи, белый и пятнистый, стояли у опушки, переступая ногами и кивая. Дождались, пока хозяйка подойдёт ближе, и потянулись к ней, подставили морды под ладони. Тут же нашёлся и человек — привалился спиной к растрескавшемуся боку вечника, подняв хмурое лицо к холму.

Одноглазый сменил одеяло, вместо тёмно-синего растянул серое, полегче, как из овечьего пуха. Оно пропускало слабый свет, и в этот час всё вокруг казалось серым и плоским.

— Вы бы ещё дольше возились, — зло сказал человек. — Ну, идём? Я бы и ждать не стал, только там воет кто-то.

— Да кто ж тут выть-то может, это лес разве? — проворчала тётушка Галь. — У него даже имени нет. Рыжухи, наверное, расшумелись.

— По-твоему, я рыжуху от костоглода не отличу?

Тётушка упёрла руки в бока.

— Костоглода, скажешь тоже! Это здесь-то? Да с чего им сюда забредать, если тут для них и добычи нет?

— Да мне откуда знать, с чего?

Шогол-Ву поднял ладонь, призывая человека молчать. Прислушался. Обычный голос леса: чуть скрипнет, покачнувшись, старое дерево, легко зашумят игольчатые кроны под лапой ветра, и всё стихнет.

Он послушал ещё, прикрыв глаза, но не нашёл, чего бояться. Потому махнул рукой, подавая знак спутникам, и направился в сторону лощины, где разводил костёр.

Нептица вынула голову из-под крыла, прищурила сонный глаз. Два пера на макушке замялись. Оглядела тех, кто вернулся, и спрятала клюв под перьями.

Привязанный рогач зафыркал, мотая головой, переступил с ноги на ногу: радовался людям.

Человек сел над ямой, где уже погас огонь, и принялся его разжигать. Сказал, ни на кого не глядя:

— А ведь я как чуял, неладно с камнем этим! Не самоцвет, и оправа паршивая. Мелькнуло ещё в голове не трогать руками, вдруг чего. Вот влип!

Ему никто не ответил.

— А точно плохо будет, если отдам? — обернувшись, спросил он у дочери леса. — Ты видела своими глазами, как оно бывает?

Та покачала головой.

— Камень не крали раньше. Может быть, никогда. И не отнимали силой.

— Так почему я должен верить, что стану кустом?

— Проверь, — посоветовал Шогол-Ву. — Дай ей камень.