Сын Духа Святого

Жилось мне здесь плохо. Я снова чувствовал себя каким-то чужим. Отношения с людьми, которые меня окружали, в очередной раз не заладились. Я не понимал их, они не понимали меня. Меня раздражали их медлительность и простота. Им не нравилась моя манера себя держать. В результате между нами образовалось полное взаимное неприятие, и, как следствие, — тоска и одиночество. Последнее, разумеется, относилось только ко мне. Меня утешало лишь то, что мне оставалось здесь работать уже недолго. Третий год подходил к концу. А там — заявление об уходе, и прощай это богом забытое место.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Смирнов? — раздался в ней знакомый басок.

— Я, Вадим Николаевич, — без всякого удовольствия ответил я.

Вадим Николаевич Королев являлся директором нашего совхоза. Он был небольшого роста, плечистый и крепко сложенный. Типичный, не лишенный хитрости, деревенский мужик, выпивоха и матерщинник. Я всегда чувствовал себя рядом с ним как-то неуютно. Мне очень не нравились его глаза. В них было что-то нехорошее, что-то зловещее. Да и во всем остальном его внешность была какой-то отталкивающей. Больше всего его уродовал немного сплюснутый нос, который придавал ему мрачное, даже зловещее выражение. Мое подсознание словно предупреждало меня о грозящей опасности. Какой-то внутренний голос постоянно призывал меня держаться от него подальше.

— Слушай, ты, говорят, сейчас в город едешь?

— Да, — подтвердил я. — Разнарядка из Облснаба пришла.

— Отлично. Зайди-ка ко мне.

Не сомневаясь, что на меня опять навалят кучу дополнительных поручений, — это было у нас в порядке вещей, — я встал из-за стола и отправился к директору.

— Заходи, заходи, — кивнул мне Королев, когда я заглянул в его кабинет.

Кроме него, там сидел еще наш агроном, Тимофей Степанович Гунько. Это был худощавый, болезненного вида мужчина, со впалыми щеками. Мне было известно, что его уже много лет мучает язва желудка. Мы обменялись рукопожатием, и я уселся подле директорского стола.

— Хотим тобой убить сразу двух зайцев, — заявил директор. — Нужно на базу отвезти яблоки, а Чугунов опять лыка не вяжет.

Чугунов — это наш водитель, который обычно возил на овощную базу продукцию совхоза: яблоки, лук, капусту, морковь, и прочее.

— Куда ему за руль садиться! — продолжал Королев. — От него разит за километр. Первый же "гаишник" — и прощай права. Так что, выручай. Садись в его "бычок", отвезешь яблоки, а после мотайся по своим снабженческим делам.

От меня не укрылось, что, произнося все это, Королев старался на меня не смотреть, и все время отводил глаза куда-то в сторону. Это было на него непохоже. Обычно он всегда смотрел на собеседника прямо. И смотрел так пристально, что не каждому удавалось выдержать его взгляд.

— Да на это же полдня уйдет, Вадим Николаевич, — возразил я. — Прикиньте сами. Сначала здесь нужно все ящики взвесить и погрузить, затем на базе выгрузить и перевесить. Я просто не успею.

— Успеешь, — сказал Королев. — Все уже давно взвешено и загружено. Садись за руль и езжай.

— Ну, уж нет, — категорично замотал головой я. — Пока я сам все не взвешу и не подсчитаю, своей подписи на накладных я не поставлю. Вдруг что не так — меня потом Приходько со свету сживет.

Упомянутый мною Приходько являлся главным бухгалтером нашего совхоза. Это был маленький, плешивый, брюзгливый мужичонка с острым крючковатым носом и маленькими мутными глазками. Его никто не любил. В совхозе, наверное, не осталось уже ни одного человека, который хотя бы раз с ним ни поцапался. Приходько был тяжел и неприятен. Но эти, кажущиеся на первый взгляд недостатками, качества его характера сливались в одно бесспорное достоинство. Он не позволял никому воровать. И этим многим был неудобен. Приходько был принципиален и щепетилен до ненормальности. Он не упускал ни одной мелочи, трясся за каждую гайку, каждый гвоздь, каждую луковицу, каждое яблоко, каждый вилок капусты. Он даже обычные хозяйственные перчатки выдавал под роспись. Когда я привозил с базы Облснаба какие-нибудь запчасти или материалы, отпущенные нам по разнарядке, Приходько, прежде чем их принять, все тщательно пересчитывал, взвешивал, вымерял. И если вдруг обнаруживалось какое-нибудь несоответствие с тем, что было указано в накладных, он тут же составлял акт о недостаче, даже если разница была копеечная. Суммы недостачи неизменно вычитались из моей скромной зарплаты. И у меня с ним на этой почве регулярно возникали стычки. Впрочем, это относилось и ко всем остальным работникам совхоза. Я боялся, что при взвешивании яблок на овощной базе снова не хватит какого-нибудь килограмма, и мне в очередной раз придется отвечать за него своим и без того тощим кошельком. Именно поэтому я и настаивал на перевешивании.

— Да не бойся ты, — сказал Королев. — Чугунов уже расписался в принятии груза. Ты в документах вообще не фигурируешь. Так что, если что выявится, спрос будет с него.

— И поделом ему, — проворчал агроном. — Будет знать, как напиваться в рабочее время. Ты, Смирнов, не стесняйся. Загони кому-нибудь по пути ящика два. Пусть этот алкоголик попрыгает.