На другой день я вместе с женой посетил гробницу Эриду. Персидские цари высекают себе гробницы в камне – в скалах к северу от Персеполя упокоился Дарий, и там же будет похоронен Ксеркс. Однако Эриду умер слишком внезапно, и для него успели только вырыть яму, облицевав ее кирпичом, возведя кирпичные же стены и крышу и сделав ступеньки: чтобы те, кто чтит его память, могли оставлять у гроба свои приношения. Хорошо, что здешние мастера поднаторели в кирпичной кладке, и возведенная на скорую руку маленькая усыпальница моего друга выглядела не хуже дворцовых помещений.
Я подумал, что прикажу отделать ее яркими синими изразцами. Я оставил у простого мраморного саркофага сосуды с зерном нового урожая и благовонными маслами. А потом долго стоял на коленях, прижавшись лбом к холодному камню, – и думал, что Эриду ушел слишком далеко, так, что я уже не мог слышать его; или, быть может, он навсегда поселился во мне, и теперь его голос слился с голосом моего собственного сердца?.. Саркофаг был запечатан, по примеру египетских. Я решил, что не стану запечатывать саму гробницу, – и сокровищ внутрь складывать не буду, дабы ее не разграбили.
Эвтерпу просто закопали в землю на краю кладбища, насыпав могильный холмик, – скоро могила бедной ионийки потеряется в бесконечном ряду захоронений вавилонян. Но пока я здесь, я ни с чьей другой ее не спутаю.
Я возвращался во дворец с тяжелым сердцем, во власти печали, которая отныне всегда будет моей спутницей. Но теперь я был готов начать новую жизнь, один, – начать новый свиток, какая бы повесть на нем ни разворачивалась.
Первым делом я, конечно, уведомил обо всем Аместриду. Я не знал, как смог бы теперь смотреть этой женщине в лицо, – но, к счастью, еще несколько месяцев мне не придется видеть ее.
Царица прислала мне любезное письмо, в котором выражала большое сожаление по поводу моей утраты, – но соглашалась утвердить меня в качестве вавилонского наместника. Я трижды перечитал этот папирус. Я уже никогда не избавлюсь от сомнений! Но, возможно, Поликсена напрасно кивала на персидскую царицу, приписав ей такое черное дело. Возможно, для супруги Ксеркса смерть Эриду явилась такой же неожиданностью, как и для нас!
Мое самостоятельное правление пошло весьма успешно. Я был уже достаточно опытен, а этот восточный город – слишком стар и привычен ко всякой власти, кроме демократической. Хотя даже для вольнолюбивых Афин народовластие было еще в новинку.
Кончилось лето, наступила осень. И хотя в Вавилоне перемена погоды почти не ощущалась, я сознавал, что скоро мы опять окажемся заперты среди пустынь, лишившись возможности бежать… Я не собирался бежать – но чем ближе подходил день возвращения Ксеркса, тем сильнее я паниковал. Я все явственнее понимал, что не смогу приветствовать великого деспота с тою же непринужденностью, что и Эриду: раболепие вавилонян не было для них раболепием, а являлось преклонением перед высшей властью, естественным для азиатов, как дыхание! Пока нас было двое, за такие церемонии отвечал Эриду; а для меня одного это окажется непрерывным насилием над собой, которого я не выдержу! И что тогда ждет меня и мою семью?..
Ксеркс, надо полагать, настроен вовсе не благодушно, получив такую трепку от моих соплеменников. И малейшая моя оплошность может погубить всех нас…
И пока я терзался такими сомнениями, совершенно неожиданно явился посланец из Карии. Царица Артемисия прислала мне письмо.
Казалось, Артемисия уже забыла, какую дала мне отповедь прошлой осенью. А может, она посчитала, что я проглочу любое оскорбление!
Как бы то ни было, карийская царица предлагала мне не что иное, как побег… Артемисия писала, что понимает, в каком затруднительном положении я очутился: и, из сочувствия к соплеменнику, она предлагала мне свободно провести меня через свои земли и в порту Галикарнаса посадить на корабль, который доставит меня куда угодно! И все это безвозмездно!
Я попытался добиться от посланника какого-нибудь объяснения; но этот кариец, одетый как перс, лишь с достоинством поклонился и сказал, что воля его госпожи является для него тайной. Он не знает содержания письма, и ему велено только передать его и дождаться ответа.
Я пошел к моей царице. Она как раз укладывала детей поспать днем. Но по моему лицу жена сразу поняла, что у меня неотложные вести.
Мы направились в спальню, и там я вручил Поликсене письмо. Она села за столик и, сдвинув брови, внимательно его прочитала. Потом подняла на меня глаза – в них появился особенный блеск, который я хорошо знал, на высоких скулах проступил румянец.
– Каково твое мнение? – спросила она.
– Это ловушка, – ответил я без колебаний. – Думаю, за этим стоит Фарнак.
Поликсена медленно наклонила голову.
– Очень может быть.
Я усмехнулся.
– И она еще сочла, что я попадусь! Неужели Артемисия считает меня таким дураком?
Поликсена так же медленно покачала головой. Она принялась расплетать косу, перекинутую через плечо.