Мы с Анхес, в сопровождении одного из младших жрецов, прошли к лодке. Там ее дожидались собственная охрана и служанка. И эту большую расписную барку из кедра я сразу вспомнил – она принадлежала бабке Поликсене: а теперь все, что нажили в Египте ионийская царица и ее муж, а потом их единственный сын Исидор, целиком досталось Анхес. Я ощутил мгновенную сильную неприязнь к этой женщине: выходило так, что сирота из Дельты немало выиграла от смерти мужа!..
Я тут же сердито одернул себя и обругал. Уж я-то ни в каком случае не мог быть ей судьей – только вечным должником!
Мы отчалили… Путь вверх по течению, да еще и в половодье, обещал быть долгим. Но Анхес, похоже, путешествовать было не внове.
Я стоял на нагретой солнцем палубе, наслаждаясь видами, которых был лишен: мне открылись затопленные пшеничные и ячменные поля. Вода скоро отхлынет, щедро удобрив их темным илом.
Потом ко мне подошла Анхес.
– Лучше тебе поменьше находиться на палубе. Иди в каюту.
Я вздрогнул; потом кивнул. Я совсем забыл, кто я такой!
Анхес проводила меня в единственную каюту – как я помнил, довольно большую и обставленную со всеми удобствами: там были и кровать, и туалетный столик хозяйки, и сундуки, полные ее вещей. Пахло кипарисом и лотосовым маслом. Я покраснел, обернувшись к моей спасительнице.
– А как же ты, госпожа?
– Я посижу снаружи, как привыкла, – ответила Анхес. – А ночевать ты будешь на палубе, с гребцами. Ведь ты не боишься крокодилов, экуеша?
Я тряхнул головой.
– Нет… Только, прошу, называй меня Питфеем. Ведь мы с тобой в родстве!
Анхес с усмешкой кивнула: она вышла, оставив меня. А я примостился на одном из сундуков и задумался. Была в поведении египтянки какая-то странность, она не слишком походила на обычную вдову: возможно, она тоже скрывала некую тайну? Или это мне теперь повсюду мерещились загадки?
Чтобы скрасить время, я попросил дать мне папируса и чернил, запас которых имелся у Анхес с собой: я продолжил мои заметки, надеясь впоследствии дополнить начатый труд. Она, однако, не все время проводила отдельно. В самые жаркие часы мы отдыхали – и тогда я тоже освобождал помещение для госпожи и ее служанки. А по вечерам Анхес, бывало, присоединялась ко мне: она заходила в каюту или приглашала меня выйти наружу. Мы беседовали, потягивая свежее пиво, – в основном рассказывал о себе я, а египтянка помалкивала.
Я очень хотел расспросить ее о смерти Исидора – но не решался бередить свежую рану. И, кроме того, я подозревал, что здесь не все чисто: пусть даже на самой Анхес нет вины…
Я же рассказал ей почти все – когда мне не хватало египетских слов, я переходил на родной язык: Анхес неплохо понимала и немного говорила по-гречески. Увлекшись, я хвастался своими подвигами как мальчишка! Анхес слушала очень внимательно – порою в ее черных глазах мелькало изумление, даже восхищение; однако она была не слишком впечатлена. Здесь, среди бескрайних песков чужой страны, столь непохожей на все другие, мои заслуги и отличия были не более, чем призраками… Временами я ощущал себя так, точно умер и родился заново!
Анхес видела, что меня жгут невысказанные вопросы; и сама кое-что поведала о себе и о муже. У них родилось двое детей – старшая дочь, Бенер, которой теперь пять лет, и сын Хнумсенеб, трех лет. Анхес наконец-то подробно рассказала мне, как погиб мой родич.
Исидор скончался полтора года назад: его укусила кобра. Это отнюдь не редкость в Египте, где змеи, случается, заползают прямо в дома. Это было великое горе для семьи! Кобра притаилась в спальне хозяина, в час послеобеденного отдыха. Змея набросилась сначала на Исидора, а потом на его слугу Меху, который дремал на лежанке в углу.
Исидор умер быстро и без мучений: на него аспид израсходовал большую часть яда, так что Меху досталось немного. Однако тот был уже старик, и ему этого хватило. Он умирал тяжело, но в полном сознании: старый слуга, перешедший от отца к сыну, успел попросить, чтобы его похоронили вместе с господином…
– Конечно, Меху заслужил это, – произнесла Анхес. – Так я и сделала.
Было видно, что она до сих пор горюет: египтянка рассказывала мертвенным голосом, не глядя на меня и ломая пальцы. Я молчал, полный скорби и сочувствия. Но потом все-таки осторожно спросил:
– Кто же унаследовал дело Исидора? Ведь у вас, прости меня…
– Женщины тоже занимаются не всем? Да, – усмехнувшись, резко ответила Анхес. – Дело моего мужа перешло к другому знатному человеку Коптоса. А я с моими детьми живу на доходы от усадьбы, которую Исидор приобрел на севере, – я сама часто бываю там, и управитель отчитывается мне.
Она поправила охватывавшую ее лоб голубую ленту, вышитую бирюзой.
– Я посетила Абидос по дороге туда. Я вознесла молитвы Осирису за моего мужа… тебе повезло, что светлый бог направил мои стопы.
– Да, в самом деле, – тихо ответил я.
Я же подумал, что такова моя мойра… Должно быть, мне суждено получать помощь от женщин, обладающих властью, – потому что я всегда чтил их и не пренебрегал ими, в отличие от большинства мужчин. Не будь Анхес, я бы погиб в тоске и позоре.