Сын Яздона

– Например? – сказал Павел, гневаясь. – Он должен меня публично простить!

Дзержикрай покачал головой.

– Этого быть не может! – ответил он. – Он не провинился, а достоинство его это не позволяет.

– Как это? Разве в сто раз более сильные цезари, чем он, не склоняли головы перед епископами? А такой маленький князик не мог бы встать передо мной на колени, своим пастырем?

Дзержикрай снова повернулся к окну, промолчал. Вальтер опустил голову, не желая вмешиваться в разговор.

Епископ продолжал дальше:

– Во-вторых, буду требовать примерного наказания двух разбойников, наказания тяжёлым заключением, ликвидацией имущества, отдалением их от двора. Не могу с ними встречаться больше, не должны их видеть глаза мои. Никогда! Я имею право требовать смерти насильникам; пусть благодарят Бога, когда им жизнь дарую.

Не было ответа. Епископ говорил дальше, всё более возвышая голос:

– Разграбили моё имущество, расхватали драгоценности и одежды, потерь на несколько сот гривен серебра или больше… костёлу следует за покаяние…

– Поэтому, когда покаяние уже окупится, – сказал Дзержикрай, – другого требовать не годится. Закон не знает больше одной кары за вину. Два раза не казнят никого.

– Я знаю, что вы знакомы с правом и не напрасно несколько лет провели в Болонье, – прервал епископ, – но у меня моё право записано тут, на груди, не знаю иного, кроме этого. Обиженный, ущемлённый, я не выйду отсюда иначе, как отомщённым.

Вальтер, которого крик епископа лишил смелости, начал бормотать:

– Что касается Топорчиков, главных исполнителей, их должны будут судить. Это не подлежит сомнению.

– Пусть отдадут жизнь! – вскричал епископ, забыв, что требовал только заключения в тюрьму.

– Но вы сами были к ним более милосердны минуту назад, – отозвался Дзержикрай. – Жизнь у них не возьмёте.

Епископ, немного задетый, остро поглядел на говорящего и бросился на своё сидение. Тут же стояли жбан и кубок, он выпил всё и сказал Дзежикраю:

– Вы охотник?

– Нет, – холодно ответил спрошенный.

– Вы охотитесь на юридические уловки в книгах и декреталиях, – добавил епископ.

– К этому я приготовился! – отозвался каноник спокойно.

Поглядели друг другу в глаза. Хладнокровие этого воспитанника Италии немного над Павлом взяло перевес.

Он чуствовал, что против него был не первый попавшийся противник, который превосходил его спокойствием и самообладанием.

– Что же тогда будет? – довольно неловко прервал молчание епископ, потому что был нетерпелив. – Вы прибыли торговаться со мной о моём освобождении. Страна находится и останется под интердиктом, пока не наступит согласие. Не примите моих условий, то князь и княгиня ни пасхальной исповеди, ни отпущения грехов иметь не будут. Вы должны согласиться на то, что я хочу, иначе – ничего!

Князь должен меня умолять публично, с верёвкой на шее.

– Это совсем не может быть, – сказал Дзержикрай, – не может.

– А что будет? – воскликнул епископ.

– Гм! – ответил, вздыхая, каноник. – Если примирение окажется невозможным, а интердикт будет продолжаться, князь и княгиня на время поедут в Венгрию. Дело пойдёт в апостольскую столицу на рассмотрение.

– И вы поедете в неё защищать? – вставил Павел.

– Я или кто-нибудь другой, – сказал холодно Дзержикрай. – Ваша милость останетесь тут, пока оно не разрешится.

Павел сорвался с сидения.

– Хорошо, – сказал он, – я ничуть не уступлю. Князь должен меня публично на коленях умолять. Прощу его только, может, с верёвкой на шее. Топорчики – под топор! Тысячу гривен наказания и наделить костёл землёй.

Он гордо, гневно рассмеялся.

– Это моё окончательное слово!

Каноник взглянул на него и немного подождал.

– От этого не отступлю, – повторил епископ.

Дзержикрай в молчании поклонился, как бы собирался уйти. Вечер был поздний.

Ксендз Вальтер, видя, что он уже направляется к дверям, заколебался, что делать: выйти с ним, или остаться. Епископ давал ему знаки, чтобы задержался. Вальтер с явным опасением остался, глядя на Дзержикрая, который, не запрещая ему доверительной беседы, тут же вышел.

Епископ гневно повёл за ним глазами и, указывая рукой на дверь, воскликнул:

– Хорошо выбрали посла! Это птица, которая знает, как кому петь. Но я разбираюсь в людях и голосах. Хочется ему канцелярства. Своему пану прислуживает!

Он упал на сидение.

Ксендз Вальтер, только теперь освободившись от напряжения, поспешил к ксендзу Павлу с большой нежностью, ластясь к нему, целуя его руки, заламывая ладони, выкрикивая:

– Безбожники! Негодяи! Что они с моим пастырем учинили! У меня кровавые слёзы собираются… Боже милосердный!

Почему в них не ударила молния, когда покусились на помазанника Твоего! Благодарю небо, что жизнь спасена… и здоровье!

Павел резко прервал:

– Не ной! Достаточно, что я исцелился! Но я твёрдый, нелегко меня разгрысть. Из другого бы душу выгнали. Если бы ты видел, каким они меня сюда привезли! Мне в тело въелись верёвки… кровь текла…

Вальтер со стоном закрыл глаза.

– Боже милосердный!