Сын пламени

 - Так значит, вумианы смолчали и о Девяти Поединках! Я в восторге, Великий Палнас! И так ты готовишь своего избранного к предстоящей схватке? Впрочем, может быть, ты не знал, что он – чинх. Я и сам понял это только нынче утром, когда почувствовал появление на Амарисе Небесного Меча. – Внезапно тонкие пальцы Эйнлиэта сомкнулись у Сильфарина на горле. – Благодари небеса, Идущий За Светом, что твой дружок-провидец успел вернуться раньше, чем ты оказался у меня в руках. Да, к твоему сведению, Альдер ступил на Амарис в тот момент, когда ты висел у меня спине.Не знал бы мой Господин о мече и о том, что ждет тебя, не приказал бы мне сохранить тебе жизнь!

 И он оттолкнул молодого человека с такой силой, что того прижало к стене. Но тогда Сильфарин не думал ни о боли, ни об опасности: из слов врага он понял две важные вещи – во-первых, Альдер вернулся из Ханмара, а во-вторых, Эйнлиэту и Ганнусу он, сын Рунна, зачем-то понадобился живым.

 Коварный и кровожадный оскал обнажил удлиненные клыки демона.

 - О, кажется, к нам пожаловал твой верный друг!

 Сильфарин так и обмер, увидев влетевшего в грот Нораха, уставшего и окровавленного, с выставленным вперед кинжалом. Издав хриплый воинственный клич, скорее, от безнадежного отчаяния, чем от желания напугать противника, свон бросился вперед, но в то же мгновение был прибит к своду пещеры прямо над головой Эйнлиэта.

 - Твои союзники столь же глупы, как и ты, - ядовито улыбнулся темный демон.

 Ему хватило одного взгляда на потолок, чтобы Норах взвыл от боли. Сильфарин содрогнулся, с трудом подавив желание заткнуть уши и зажмуриться. Нет, он не имел права! Закрыть глаза – значит, струсить, отступить, пытаться уйти от наказания видеть мучения друга, которого сам же обрек на муки… Надо смотреть, мужественно смотреть в покрытое испариной лицо, на котором нет и тени укора. И терпеть, проклиная себя, или…

 - Не трогай его, - не выдержав, тихо попросил Сильфарин. – Зачем он тебе? Отпусти.

 - Отпустить? Ты, видно, совсем плохо знаешь и меня, и Ганнуса: нам чуждо чувство жалости и справедливости. А истинное наслаждение доставляют страдания живых земных тварей… Вот истинный облик той стороны, где вырос твой Рагхан! А впрочем… - Колдун приблизился к Сильфарину. – Если покажешь мне свою душу, сын Рунна, я отпущу несчастного свона.

 - Думаешь, я буду верить тебе, исчадию ада?

 - А у тебя есть выход, мальчик? – Голос был холоднее льда. – Считай великой милостью с моей стороны то, что твой друг до сих пор еще жив, и не зли меня.

 Последним усилием воли Сильфарин заставил свой голос звучать как можно тверже:

 - Сначала отпусти его, а уж потом посмотришь мне в душу, я-то все равно убежать не успею, раз уж ты так… могуч.

 Норах дернулся, побледнев от ужаса.

 - Это глупо, Сильфарин! В душу… нет,… тебе нельзя! Это может быть опасно! Великие…

 - Молчать! – рявкнул на него Эйнлиэт, и бедняга скорчился от новой боли. – Ты всего лишь…

 - Ну так что? – перебил сын Рунна. – Отпусти! Я ведь тоже кое-что да могу…

 На это Эйнлиэт опять взорвался хохотом, но Нораха отпустил, и свон без сил повалился на пол. Сильфарин не сводил взгляда с друга, но едва тот приподнял голову, ледяная рука демона схватила молодого человека за подбородок, и ставшие вдруг совсем светлыми глаза впились жадным, неистовым взором в душу…

 В груди закопошилось колючее существо, чьи тонкие иглы как будто впивались в плоть; чьи-то пальцы потянулись к сердцу, вея могильным холодом, смертью и тленом, и Сильфарин стиснул зубы, изо всех сил стараясь противостоять этому напору, оттолкнуть руку… Но не выходило. Рука дотянулась, достала… и вцепилась когтями, как дикая кошка. Стремительная молния острой боли пробила все тело, заполонив чем-то раскаленным и жидким… Все нутро словно охватило безудержное, неукротимое полымя. Оно стало сразу всем, и грея, и губя; оно вытравляло зловещий озноб, повергало в прах крепкую стену между осязаемым миром и миром духов. Невидимое это пламя охватило всего Сильфарина, и ему показалось, что он сам обратился этим огнем…

 С дьявольским криком Эйнлиэт отшатнулся от своей жертвы, и молодой человек упал, с голодной жадностью припав щекой к спасительной прохладе каменного пола.

 - Нет!!! – продолжал кричать демон. – Нет, этого не может быть, не может! Ты заплатишь за это, светлый чинх! Вы оба – оба! – за это заплатите! Вы все…

 В его голосе слышалась такая остервенелая ненависть, что Сильфарин поверил: «Он теперь убьет меня. Точно убьет – и не важно, что там ему приказал сам Ганнус». Убьет.

 Но сил, чтобы подняться и встретить удар грудью, уже просто не было…

 - Сильфарин! Вставай, сынок, вставай же! – Руки, обхватившие юношу за плечи, были горячими и такими приятными, слабыми, но дарящими силу и спокойствие…

 - Палнас! – пронесся возглас ненависти под сводом грота. – Палнас Каллаонский!

 Только тогда Сильфарин узнал голос спасителя – конечно же, Величайший! Но только на это и хватило ясности рассудка. В смутном забытьи молодой человек пробормотал:

 - Норах… Помогите Нораху.

 - Я говорю: вставай! Быстро!