Старший лейтенант тряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли, и посмотрел в сторону. Там о чем-то негромко толковали между собой двое его бойцов-таджиков и с полдесятка пуштунов. Вдруг один из кочевников – вождь маленького племени со странным, словно бы женским именем Рахима, громко бросил: «Чуп шей!»[47]
и замер, вслушиваясь в ночь. Пограничник тоже невольно прислушался. Ничего. Совсем ничего. Хотя…Тихой змеей прошуршали камешки, и к костру вышел товарищ Белов. Он шел походкой смертельно уставшего человека, который только что вспахал поле. Или разгрузил два воза муки…
Белов сел возле костра, привалился спиной к небольшому валуну и вытянул ноги. Потом стянул с плеча пистолет-пулемет, выудил откуда-то кусочек замши и тщательно протер оружие. В тишине горной ночи дико прозвучал простой и будничный вопрос:
– Пакля у кого-нибудь есть?
Один из пограничников сорвался с места и протянул Белову кусок пакли и масленку с ружейным маслом. Старший лейтенант не поверил своим глазам: паренек, который только-только вернулся из отчаянного поиска, принялся разбирать и чистить свое оружие. Все остальные следили за ним, не решаясь проронить ни словечка.
Белов закончил, снова собрал оружие, щелкнул вхолостую спусковым крючком, вставил магазин и опять привалился к валуну, прикрыв глаза.
– Чай? – вдруг по-русски спросил Рахима.[48]
Белов кивнул головой и спросил в свою очередь:
– А пожрать есть что?
Должно быть, Рахима понял по интонации, потому что в руках у него появилась касушка[49]
с чем-то исходящим ароматным паром.– Гваха. Те додей вухура, – сказал Рахима, протягивая посудину Белову. И предупредил: – Трих.[50]
Тот только кивнул, вытащил ложку и принялся уписывать горячее мясо, обильно сдобренное красным перцем.
– Ну что там? – не выдержал, наконец, Буденный.
И тут же его поддержал Рахима:
– Даа цше?..[51]
Белов помолчал.
– Чисто там, – произнес словно нехотя. – Чисто…
6
Жизнь надо прожить так, чтобы на небесах сказали: «Повтори».
Или в аду сказали: «Добро пожаловать, наш господин!»