Сын Ветра

— Мы туда, — Тумидус повторил жест Папы. — Для нас это эволюция, прогресс. И они — туда. Ещё дальше, ещё глубже, чем мы. Для них это возвращение домой, в покой и стабильность. А когда они лезут сюда, в смысле к нам, то для них это регресс. Они жрут наши мысли и чувства, становятся всё более разумными, приспособленными к отдельному существованию…

— Они всеядны, — напомнил Борготта. — Лучи, волны, мысли, чувства — они едят всё подряд.

Тумидус отмахнулся:

— Мы тоже едим всё подряд. Не знаю, как ты, а я произошёл от всеядных приматов. Всеядность, приспособляемость — чем мы отличаемся от них? Мы для флуктуаций не деликатес. Мы для них наркотик. Они опускаются, оформляются, очеловечиваются. Нестабильность растёт, они удаляются от дома, теряют способность вернуться к безличному существованию. Контакт с нами для них губителен. Когда этот контакт станет реальным, плотным, повседневным, мы получим ещё одну расу. Нечеловеческую и человеческую в одном флаконе. Мы — то, что мы едим, господа. Нравится? Мне — нет.

Ему ответил блюз:

— Знаешь, мама, что-то жмёт сегодня сердце,Вот с утра до поздней ночи жмёт мне сердце,Полежать бы, отдохнуть бы,Да у нас такие судьбы,

Что приправлены тоской, как жгучим перцем!    Ты готовила мне лучше, моя мама!

«Этна», вспомнил Тумидус. Моя боевая галера, двадцать лет назад. Атака хищных флуктуаций. Мы возвращались с грядки ботвы, набрав полные трюмы новых рабов. На нас напали одиннадцать флуктуаций континуума класса 1C и 1G. Градации от третьей-минус до девятой-плюс. Ту, что шла в авангарде, мы уничтожили, двум нанесли тяжелые повреждения, и они бежали. Шесть продолжили сближение. К ним присоединились три активных флуктуации класса 2S — и один «дэв» класса 3D. Шли на полусвете, градации от седьмой-минус до тринадцатой-плюс. Я приказал увеличить ход до 0,75 света, включить все защитные слои и активировать межфазники. Надо же, сколько лет прошло, а помню, как вчера было. Классы, азимуты, скорость. Я не видел ничего сверх этого. Вторичный эффект Вейса накрывает нас, помпилианцев, в двух случаях: в процессе клеймения очередного раба и на дуэлях. Третий случай — когда помпилианец отказывается от рабов, выходя в космос в составе коллективного антиса. Этот вариант тогда ещё не рассматривали ни в научных работах, ни в детских сказках. В галлюцинаторный комплекс выпадают рабы, отдавая галерным двигунам энергию своей свободы. Борготта, сукин сын, ты ведь был на «Этне» в тот день? Ты сидел в рубке, на дубль-контуре питания навигационных систем. Что ты видел? Классы, азимуты? Нет, ты видел палубу, залитую водой и кровью. Видел стрелков с арбалетами, расчеты при баллистах. Морщинистые хоботы с присосками, ринувшиеся из пучины. Белый глаз кракена. Студенистый торс дэва. Жадные лианы с ладонями вместо листьев. Я знаю, что ты видел — пришло время, и я насмотрелся этой дряни под завязку. Я завидую тебе, Лючано Борготта, враг мой, раб мой, друг мой — гори они огнем, эти флуктуации, но ты первым увидел паука. Гиганта-паука, больше галеры, больше всех. Головогрудь в алмазной броне, сетчатый панцирь на тугом брюхе. Языки пламени на хелицерах, искры с мохнатых лап. Восемь слепых бельм вместо глаз. Паук разорвал дэва в клочья, пронзил лапами тушу кракена…

Папа Лусэро в мощи и славе. Каких-то двадцать лет назад.

Мы — то, что мы едим. Неужели это мы, мы сами превращаем флуктуации в чудовищ? Они едят нас, даже если просто хотят поговорить, а мы едим друг друга. Чем ещё заняться в просвещённой Ойкумене, как не пожиранием себе подобных? Это говорю я, природный рабовладелец? Да, это говорю я, консуляр-трибун Великой Помпилии. Мы едим и всё никак не можем наесться, и одно чудовище приходит к другому, желая дружеской беседы, но беседа превращается в плотный обед…

— Зачем ты пришёл ко мне? — спросил Папа.

Ты же меня пригласил, едва не ответил Тумидус, рывком выброшенный из воспоминаний. Вопрос был обращён не к нему, но об этом он догадался в последний момент, уже открыв рот для ответа.

— Я упустил мальчика, — прошептал Кешаб. Руки великана повисли безвольными плетями. — Я боялся упустить ещё и тебя.

Карлик засмеялся:

— Врёшь! Что тебя мучит, Злюка?

— Ты знаешь, что он мне сказал?

— Кто? Мальчик?!

— Нет. Ян Бреслау, разведчик-ларгитасец. Он сказал: «Чем ваш плен лучше нашего?» И ещё: «Два дома, как две лошади, рвут чудо-ребёнка на части. Я циник, я считаю, что это в порядке вещей. Я циник, потому что родился обычным человеком. Но вы-то антис!»

— Но мы-то антисы, — повторил Папа Лусэро. — Он прав, этот разведчик.