Сын за сына

– О’кей, Милле. Сделаю все, что смогу.

Разговор прервался.

Майлз зажег сигарету, немного опустил стекло.

Антония мертва. Он сделал затяжку, рука дрожала.

Томми Янссон…

Майлз вытащил из карманов пиджака телефон, бумажник и пачку сигарет, открыл дверь машины и положил их на землю.

Несколько глубоких затяжек. Он закрыл дверь и завел мотор.

Томми Янссон… Конченый, конченый ублюдок.

Майлз вдавил педаль газа в пол. «Ягуар» зарычал, быстро набирая скорость, и выехал на мостки; шины стучали о доски. Ингмарссон приближался к краю.

«Ягуар» вылетел за мостки, потяжелел в невесомости и ударился носом о воду. Водяной каскад на переднем стекле.

Майлз ударился лбом о жесткий руль. Автомобиль оставался на плаву, но быстро набирал воду.

Майлз открыл дверь, выскользнул в холодную воду и поплыл прочь от машины. Она тонула у него за спиной, на мгновение зависнув под поверхностью воды, пока та не вызвала короткое замыкание и машина не скрылась в глубине.

Он вылез из воды, поднял телефон, бумажник и сигареты и пошел через лес назад, к дому Йенса. Затем позвонил Ульфу, далекарлийцу из разыскного отдела, и рассказал, что Антония мертва, убита.

Ульф заплакал в трубку.

* * *

Медсестра в флуоресцентной куртке сидела рядом с Софией. Водоотталкивающая поверхность материала гортекс была мокрой, светоотражатели блестели на свету.

Приглушенный звук высоких частот – сирены «Скорой помощи». Сирены, которые выли в ночи вместе с ярким синим холодным свечением, врывавшимся и покидавшим пространство, где она находилась. Она лежала на носилках и, привязанная к ним и накрытая желтым пледом, ощущала тряску «Скорой».

Вдруг сирены стихли. Остался только синий свет, мигавший с сумасшедшей скоростью. София слышала шум двигателя. Машина двигалась быстро, но продолжала набирать скорость. Возможно, они ехали по проселочной дороге или по шоссе.

Голос в глубине машины привлек ее внимание. Контуры мужчины, сидевшего на откидном кресле. Йенс.

– Что ты сказал? – шепотом спросила она.

Он придвинулся ближе, сел рядом с ней.

– Я здесь, с тобой. Не беспокойся.

– Арон, – прошептала она. – Меня ранил Арон Гейслер.

Ладонь Йенса у нее на щеке. Он успокаивал Софию. В глазах была грусть.

София снова ощутила скорость. Машина ехала быстро. Умопомрачительно быстро.

Она впервые посмотрела вниз, на себя. Кровь на груди, руках, на животе; кровь везде. Холодная и липкая.

– Раны серьезные?

Медсестра наклонилась к ее лицу, поймала ее взгляд.

– Просто не нерничайте, не разговаривайте, – сказала она на датском.

Не разговаривайте…

Тут Софию осенило. Медсестра говорила то же самое бесчисленному количеству пациентов. Не разговаривайте. Так обращались к тем, кто был на грани потери сознания, к тем, кто стремительно терял жизненную энергию.

«Скорая» резко затормозила. Снова загудели сирены. В этот раз они звучали громче, врываясь в ее сознание.

Колючий холод окутал Софию; тошнота, усугубленная слабостью тела, шла от шеи и области рядом. Потом – чувство, что ее бросает то вверх, то вниз, невесомость. Что она вот-вот перейдет черту и упадет. Она не могла сдерживать себя. Холод усилился, он пронизывал все тело целиком. Судороги, сильные и неконтролируемые.

Вдруг рядом с ней появилась медсестра; она удерживала ее тело на койке, пытаясь не дать ей двигаться. София заглянула ей в глаза и увидела там страх.

Она слышала собственный голос, повторяющий слово «нет». Нет – как Боже правый, я не могу сейчас умереть.

* * *

– Штука крон на то, что у меня член больше, чем у тебя, Томми, – сказал Уве.

Они устроили туалетную паузу в небольшом леске.

– Я пас, – пробормотал Томми, расстегивая ширинку.

– Да уж, это разумно. А то твой кошелек похудел бы на штуку крон. А кто хочет лишаться денег только потому, что имеет маленький член?

– Никто, смею предположить.

– Абсолютно точно! Никто, – сказал Уве и начал справлять нужду.

– Я бросил пить, – выдал Томми.

– Так держать, Янссон! То, что нужно такому симпатичному парню, как ты. Ведь ты же сам знаешь, Томми, что ты настоящий красавчик?

– Это я много раз слышал.

Уве засиял.

– Томми! Ты шутишь в ответ? Боже мой! Все становится лучше и лучше! Ты и я, Томми, черт побери, как мы хорошо проводим время…

Уве захихикал и, напевая главную тему из фильма «Рокки», сконцентрировался на струе.

Томми засунул правую руку под куртку и достал из внутреннего кармана револьвер 38-го калибра.

– Зимой я обычно пишу «Уве» струей на снегу, заглавными или строчными буквами, прописными или печатными.

Томми поудобнее взял револьвер, поднял руку и выстрелил Уве в щеку. Раздался мощный хлопок, голова Уве дернулась, и он упал на месте. Из ширинки торчало его богатство.

Томми закончил мочиться, стряхнул капли, засунул член внутрь и подошел к Уве, который лежал на боку и, вытаращив глаза, смотрел на Томми. Он тяжело и прерывисто дышал, в щеке зияла дыра. Верхняя челюсть была раздроблена, во рту болтались окровавленные зубы.