Сыновья

— Не скажи. Не все ребята назвали свои фамилии. По крайней мере, трое, у которых на момент плена не было при себе документов, не сказали им, кто они. Так что, может быть, и из-за фамилий комедию эту затеяли. Но в то же время, мы не имеем права игнорировать эту записку Среди афганцев, особенно офицеров, многие учились в Советском Союзе и хорошо знают русский язык. Меня лично не смущает то, что записка написана грамотно. Да и этот афганец, передавая записку, действовал крайне осторожно. Передал ее только тому, кому сам верит.

— Я думаю, что нам не следует составлять для них список фамилий, — Леонов задумался. — Давайте для начала завяжем переписку. Попросим, к примеру, нарисовать схему этого центра с указанием душманской системы охраны. И выясним, насколько они правдивы с нами.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Тамарин. — Только где нам бумаги найти, писать же не на чем?

— Ответим на этой и заодно бумаги попросим.

— Как бы не так, — горько усмехнулся Николаев. — А ручка или карандаш у вас есть? То-то.

— А может, спросить у ребят? — предложил Леонов.

Тамарин встал и громко, чтобы перекричать парней, продолжавших между собой разговор, спросил:

— Ребята, может, у кого карандаш есть?

— Что, решил домой письмецо черкнуть? — съехидничал кто-то.

— Нет, он решил воззвание написать, — поддержал другой.

Все примолкли. Конечно, ни карандаша, ни ручки не было. В наступившей тишине особенно громко лязгнули запоры, открылась дверь, и в камеру те же двое ввели под руки Мещерякова. Один из них, очевидно, старший, ткнул стволом своего автомата Брея, который был ближе к дверям, и громко сказал:

— Буру!

Брей встал и молча направился за душманами.

Как только они вышли, парни сразу же обступили лежавшего на полу Мещерякова. Он, не скрывая слез, плакал.

— Что, били тебя? — спросил Тамарин.

Мещеряков молчал. Леонов подложил ему под голову свою куртку.

— Серега, они издевались над тобой?

Мещеряков, глотая слезы, заикаясь, сказал:

— Они мне, сволочи, дали прослушать передачу их радиостанции на русском языке, записанную на магнитофон. Там говорится, что я сам, добровольно, перешел на их сторону и сейчас воюю в банде против своих.

— Перестань, Сергей, — положил руку на грудь Мещерякову Леонов, — они же — провокаторы. Все, что хочешь, придумают. Мне, знаешь, что они подсовывали?

— Знаю. Журнал, где ты с автоматом сфотографирован, а рядом убитые мирные жители лежат. Там еще есть фотография твоего военного билета. Один из дружков этой Торн меня даже пытался убедить, что ты уже дал согласие написать расписку.

— Как, дал согласие?! — ошарашенно переспросил Леонов. — Я же их, гадов, сейчас зубами грызть буду!

Тамарин положил руку на плечо Леонову.

— Успокойся, Антон! — Он встал на ноги и обратился ко всем: — Видите, товарищи солдаты, они хотят посеять между нами недоверие и таким образом склонить к предательству. Никто не должен верить этим провокаторам. Мы — солдаты Советского Союза и верность Родине сохраним навсегда! Так что никаких сомнений друг в друге!

— Конечно.

— Правильно, не поддаваться на провокацию, — дружно отвечали ребята.

В этот момент в камеру ввели Брея, и старший душманской группы ткнул стволом автомата в Леонова. Антон побледнел и молча посмотрел в лица своих товарищей. К нему подошел Тамарин и твердо сказал:

— Запомни, Леонов! Никаких шуточек и физических протестов! Понял? Я тебе запрещаю любые действия против них. Ради всех нас сдержи себя, Антон.

Леонов молча кивнул головой. Во дворе его встретило море света. От яркого солнца глазам стало больно.

Один из охранников грубо толкнул его автоматом в спину и что-то зло сказал. Леонов и сам понимал, что стоять ему не дадут, и зашагал к небольшому домику.

Внутри, было прохладно, работал кондиционер. Его ввели в довольно большую комнату, где кроме Торн и четырых мужчин, сопровождавших ее в момент посещения камеры, Антон увидел американца Роберта. Тот улыбался ему как старому знакомому. Роберт сидел за столом, на котором лежали стопка бумаги и шариковые ручки.

«Вот бы спереть!» — подумал Антон, вспомнив о записке.

— Как вы себя чувствуете? — спросил через переводчика Роберт. В его верхней челюсти хищно блеснул золотой зуб.

— Нормально, — ответил Леонов. Он теперь увидел несколько журналов, разбросанных на столе. В одном из них, наверняка, те провокационные фотографии.

Антона усадили возле стола на металлическом стуле. Он даже успел подумать, что если схватить этот стул, то можно кое-кому из этих господ и ребра пересчитать. Но тут же вспомнил слова Тамарина, которые звучали как приказ, и отбросил эту мысль. Роберт обошел вокруг стола и уселся напротив.