Т-34. Крепость на колесах

— Знаешь, в другое время я бы сказал, что это приказ, а его не обсуждают. Но сейчас давай начистоту. Я там — никто и ничто. Студент-недоучка. Здесь, в бою, чего-то нахватался, но максимум на уровне взвода. Специфики штабной не знаю в принципе. Ты — профессионал, один из самых серьезных, кого я только вообще знаю. Ты сможешь добраться куда надо, сдать его куда надо, установить потом с нами связь. А я обязан вернуться. Мартынов ждет, и его приказы для меня тоже не обсуждаются. Поэтому есть у меня две мысли. Выслушай и покритикуй, если хочешь…

Полчаса спустя, после бурного обсуждения самой возможности того, что предложил Сергей, и не менее бурного спора о деталях (то, что попробовать стоит, никто не пытался оспорить, благо им самим она никаких угроз не несла), Громов принялся составлять бумаги. Все же, как ни крути, он был офицером, пусть и бывшим, и в этой кухне худо-бедно разбирался. И в обстановке на фронте, в отличие от уже давно потерявшегося в глобальных раскладах Сергея, — тоже. Да и немецкий язык его к ситуации подходил, особенно учитывая сухо-казенные фразы, которыми традиционно изобиловали немецкие документы. Молодежь же занялась менее сложным и более живым делом — пошла склонять немцев к добровольному сотрудничеству. Точнее, одного-единственного немца. Главное, чтобы у него имелись необходимые им сейчас навыки.

Вагон, в котором находились пленные, встретил их угрюмым молчанием. Видать, не ждали фрицы от захватчиков ничего хорошего. И правильно не ждали, в принципе. В той бухгалтерии, которая уже давно формировалась в голове Хромова, все они проходили по статье «расходный материал». И, как всяким материалом, им стоило грамотно распорядиться.

— Этого, — ткнул Сергей стволом маузера в очень удачно лежащего солдата из охраны. Селиверстов кивнул, рывком поднял немца на ноги, подтащил к открытой двери. Маузер громко бухнул — и голова немца словно взорвалась, брызнув отвратительно серой, в кровавых ошметках, жижей на пленных. Безголовое тело секунду еще стояло, а потом вывалилось из вагона. Сергея аж замутило, хотя он и понимал, что эта смерть по сравнению со многими другими вариантами еще милосердна. Немец даже ничего не почувствовал… скорее всего. Но хотя Хромов и был дитя циничного двадцать первого века, а немцы для него были сейчас неведомо как ожившими мертвецами, все равно ощущения казались омерзительными. И ничего не попишешь, времени разводить психологические этюды, тем более ему, дилетанту, просто не было.

— Следующего.

До намеченного к уговорам совсем молодого парня-связиста он так же демонстративно расстрелял еще троих. И клиент, что называется, дозрел. Когда мощная длань Селиверстова ухватила его за шкирку, по вагону пополз омерзительный запах. Не поплыла бы от шока крыша, успел еще подумать Хромов, которому связист нужен был вменяемым. Однако последующая реакция выглядела для данной ситуации вполне адекватно.

— Нихт шиссен![21] — завопил немец, отчаянно суча ногами. — Нихт шиссен!

— Не стрелять, говоришь, — задумчиво ответил Сергей, водя стволом пистолета перед лицом фрица, так, чтобы аккуратное круглое отверстие, из которого обычно влетает пуля, периодически смотрело пленному то в один глаз, то в другой. — А почему?

На этот вопрос фриц ответить закономерно не мог. Зато целовать русским сапоги он готов был незамедлительно. Что, собственно, от него сейчас и требовалось. А еще от немца требовалось умение работать на рации, чтобы передать приказы, написанные Громовым от имени фон Бока. И трясущийся от страха пахучий немец сделал все как надо!

Следующим утром несколько вражеских дивизий, вместо того, чтобы развивать успех, начали совершать абсолютно нелогичные марши по пересеченной местности, так плохо действующей на ходовую часть танков. В результате на несколько дней образовался тактический коллапс — время, за которое многие советские части, в прошлой истории окруженные или просто разбитые, сумели кто укрепиться, а кто и отойти без серьезных потерь. Некоторые, особо решительные командиры даже провели локальные контрнаступления, изрядно пощипав неприятеля. Еще больше времени немцам потребовалось, чтобы восстановить управление войсками и стабилизировать фронт. И лишь Гудериан, с командованием демонстративно не ладивший[22] и, пользуясь расположением Гитлера, периодически забивавший на приказы болт, продолжил действовать так, как считал нужным. Однако в одиночку, не поддержанный соседями, он смог добиться лишь незначительных тактических успехов, после чего его наступление закономерно коллапсировало. Темп наступления был немцами окончательно утерян. Жаль только, виновники случившегося этого пока не знали, да и интересовала их больше дорога, по которой они неслись на спешно сгруженном с поезда «Ганомаге»[23].