Та самая Татьяна

То, что происходило со мной вчера вечером… Право, нет в человеческом языке слов, чтобы выразить все чувства, обуревавшие меня, и описать происшедшие события… Любой гений слова в бессилии опустил бы свое перо! И я только потому берусь за него, что знаю: вы будете ждать моего послания. Вам интересно, что со мной происходит. Вы неравнодушны ко мне. О, как это приятно! Вы не представляете себе, насколько жизнь моя наполнилась светом и смыслом с тех пор, как вы полюбили меня! Если раньше мое существование было пустым и холодным, то теперь оно имеет свое оправдание – потому что я делаю то, что вы мне посоветовали делать, и потому что я впоследствии должен рассказать вам обо всем, что со мной происходило.

Итак, после того, как я нашел пулю в стволе березы, а кремень на полу мельницы, я возвратился в имение. Я был слишком возбужден, чтобы ехать с визитом к вашей маменьке, княгиня. Я приказал подавать обед. На сей раз кухарка расстаралась, а я отяжелел. Сняв лишь туфли, я прилег на диван и – дало знать мое раннее утреннее пробуждение – мгновенно погрузился в объятия Морфея.

Проснулся я лишь в седьмом часу. Солнце уже клонилось к закату, однако стояло еще высоко. Как же нравится мне июнь в наших широтах, когда день все длится, длится и никак не кончается – словно жизнь праведника или Мафусаила.

Я прошел по комнатам. Странная тишина царила в доме. Никто из дворни не попался мне на пути. Я вышел на крыльцо. Во дворе я тоже не увидел ни одного человека. Голова моя еще была тяжела от дневного сна, и я, конечно, подивился, что никого не встретил, – однако удивление, как и прочие мои чувства, оказалось глухим, словно притупленным. Я постоял на крыльце в раздумье, чем заняться мне теперь, после того, как я сделал столь поразительные открытия. Вдруг меня посетила мысль, что мне надобно обязательно сейчас поехать на могилу моего друга, бедного В.Л.

Неужели это правда? Неужели он пал жертвой не моей пули? Неужели другой злодей послал ему смертоносный свинец прямо в грудь? Я не мог поверить в это.

Я крикнул людей, чтобы седлали коня, однако молчание было мне ответом. За мое столь долгое отсутствие дворня моя, разумеется, разбаловалась. Теперь они, видать, все спали после обеда. Однако искать их, расталкивать, а потом распекать я не имел ни малейшего желания. Я прошел на конюшню и сам оседлал своего любимого жеребца. Гнедой радостно и непокорно косил глазом.

Я поскакал. Вы, конечно, помните, княгиня, что до Красногорья, имения Ленского, расстояние небольшое. Я ехал неспешно, почти шагом. Странный туман, последствие дневного сна, кружил мне голову. Я дивился полному молчанию, вдруг обуявшему природу. Ни единого ветерка не колебало купы деревьев. Облака, казалось, неподвижно застыли на небосклоне. Ни со стороны деревни, ни из лесу, ни с пастбищ не доносилось ни звука. Тишину вечера не нарушали ни клики пахарей, ни голоса ребятишек, ни песня баб. И мне все казалось, что наступившее затишье отчего-то тревожно. Будто надвигается что-то страшное и вскоре разразится буря или пойдет дождь – хотя безветрие и синее небо с взбитыми белыми облаками никак не предвещали перемены погоды.

И вот странность! Я помнил, что до той раздвоенной сосны, под которой похоронили бедного В.Л, скакать около получаса – но тут я оказался у нее буквально через несколько минут.

Я спешился. По-прежнему ни единого человека не видел я в округе. И вдруг – чу! Откуда-то донесся топот копыт. Благодаря поразительной тишине слышен он был издалека. Все ближе, ближе… И вот появилась коляска. На козлах возвышалась мрачная фигура ямщика. Рядом с ним на облучке почему-то сидел еще один человек в темном одеянии. В самом экипаже помещался господин в сюртуке и шляпе. Черты его показались мне знакомыми.

Коляска приблизилась. Ямщик правил ровно к тому месту, где стоял я, – к могиле Ленского. И тут я узнал седока. То был Зарецкий, мой друг и секундант на злосчастной дуэли. Почему-то в тот момент я даже не удивился его появлению. Конечно, я собирался посетить моего здешнего приятеля – после того, как я обнаружил пулю, след от приклада и кремень, я постановил, что это надо сделать непременно. Однако я не ожидал, что воплощение пословицы «на ловца и зверь бежит» окажется столь стремительным.

Зарецкий выпрыгнул из коляски. Мы обнялись. «Как ты здесь?» – воскликнул я.

– Я прослышал, что ты прибыл, вот и поспешил.

– Почему ж ты поспешил сюда, а не в дом ко мне?

– Да вот почувствовал, что ты здесь будешь.

– Удивительное совпадение.

– А с чем ты пожаловал в наши края?

– Ты не поверишь: хочу доискаться, кто же на самом деле убил бедного Ленского.

Я сам поразился себе, сколь быстро я, с первого слова, вдруг поведал Зарецкому о своих намерениях.

– Вот как? – Он вздрогнул.

– Да, есть у меня подозрение, что его убийцей был не я.

– Не ты? Кто ж тогда его, по-твоему, убил?

Однако моя необыкновенная открытость, слава Создателю, тут вдруг закончилась – столь же быстро, как и началась, и я уклончиво молвил:

– После поговорим.

Меж тем мой визави с живостью воскликнул: