Та самая Татьяна

Ротмистр Вагин и унтер откликнулись на высказывание своего однополчанина одобрительными возгласами. Мы чокнулись и снова выпили.

– На следующий день, – рассказывал майор, – мы опять встретились с Ольгой, и я поведал ей свой план. Я упирал на то, что его воплощение не будет означать, что она нарушит свое слово. Нет – ведь это я, своею волей, увезу ее. Ей просто следует выйти в определенный день и час на крыльцо. Все случится как бы против ее желания. Моя Ольга стала отнекиваться – но, как мне показалось, больше для порядка. Ей не люб и не мил был тот самый Ленский, за которого ее принуждали идти замуж. В душе она, похоже, радовалась случаю избегнуть исполнения своего обещания. Ее больше привлекала бедная, но веселая жизнь со мной – чем праздное прозябание со своим юным ученым соседом. Восприняв ее робкое «нет» как потаенное «да», я принялся готовить умыкание (как называют сей обряд соплеменники нашего полкового командира).

Мне удалось договориться с попиком в небольшой церквушке рядом с имением моего хозяина. Генерал сам согласился стать моим шафером, присовокупив, что, хоть в результате он и поссорится навсегда с Лариными, не говоря уж о Ленском, но ради меня и моего счастья готов пожертвовать даже своим добрым именем. Он же нашел мне и второго шафера, отставного гвардии сержанта, проживавшего в своем убогом именьице неподалеку. Оставалось убедить невесту в исполнимости моего плана, и я приступил к барышне со всем пылом своей страсти. Наконец, и эта последняя крепость сдалась.

Последнее замечание майора потонуло в одобрительных возгласах его гостей. Я, в ознаменование события, заказал две бутылки шампанского. После того как тосты отгремели, Аржаев продолжил:

– Но сделать дело оказалось совсем непросто. Когда в назначенный срок – стояла тихая безлунная ночь – мы подкатили с заднего крыльца к дому Лариных и стали, ожидая, что к нам выпрыгнет Ольга, то… Каково же было мое разочарование, когда из дверей вышла не она, а ее мамаша…

(Тут майор прибавил пару крепких слов в адрес вашей маменьки, которые я не решаюсь повторить.)

– В руках Прасковья Александровна держала ружье и решительно скомандовала, что дочь ее к нам не покажется, что бы ни думали и чего бы мы ни хотели. И прибавила, чтобы мы убрались побыстрее, не то она готова прострелить хоть мне, хоть генералу ногу или голову. «Ничего мне за убийство мое не будет! – громовым голосом воскликнула старшая Ларина. – Скажу, за разбойников вас приняла!»

Делать нам с друзьями было нечего. Мы с генералом в сердцах плюнули да и уехали со двора.

Я прерву рассказ майора, дорогая княгиня, вопросом, адресованным вам, но на который вы можете не отвечать мне. Ежели меня завтра убьют – ответ дойти не успеет. Коли не убьют – какое мне, право дело, до того, что происходило в вашей семье несколько лет назад – да притом и не с вами лично. Да хотя бы даже и с вами! Но все же мне интересно: неужели вы не слыхали тогда шума, связанного с увозом Ольги? И она не доверялась вам в связи с задуманным похищением? И вы ничего не ведали о том, что умыкание не удалось? И Ольга не делилась с вами своими переживаниями? А если да и вы все-таки знали, почему же вы мне ни словом о том не обмолвились?[17]

Но я почему-то предчувствую, что вряд ли я узнаю когда-либо ответ, и мне остается только догадываться.

– Мы убрались из имения Лариных, – продолжил Григорий, – однако история далеко не закончилась. Хотя сперва я думал, что она все-таки подошла к своему логическому завершению. Казалось бы, неудача с женитьбой не самое большое расстройство для мужчины – да еще для улана. – Его заявление было встречено одобрительными возгласами присутствующих офицеров. – Я ведь получил главное. То, к чему стремился и чего хотел: любовь прекрасной барышни и летнее отпускное приключение. Что ж! Теперь я с чувством выполненного долга мог возвращаться в полк. А что с женитьбой не задалось – может быть, оно и к лучшему, думал я. И вот мы тепло простились с моим отставным генералом, и с подорожной по казенной надобности я, освеженный и отдохнувший, вернулся обратно – сюда, в городишко К***.

Однако заботы службы не развлекли меня. Обеды, выпивка, игра и даже женщины тоже не делали меня счастливым. Перед моим внутренним взором все стоял образ моей Ольги. Ее милое, румяное лицо. Ее губы, шепчущие мне слова любви. Ее узкие, длинные пальцы, дотрагивающиеся до меня. Ее небесно-голубые глаза, в которых прыгали кокетливые чертики. Я не мог забыть ее. Снова и снова она являлась перед моим мысленным взором – и днем и ночью.