Та самая Татьяна

Впрочем, видимо, сам Господь управил – внял моим молитвам. Я много гулял верхом по окрестностям – на лучшем генеральском жеребце, надевши мундир. И вот раз, достаточно далеко, верст на двадцать, отъехав от имения генерала, я встретил барышню, которая в полном одиночестве напевая романс, собирала на лугу цветы и плела из них венок. Мы познакомились. Она звалась Ольгой, Ольгой Лариной[16]. Она сразу пришлась мне по сердцу. Очень красивая, точеная, как Венера, и веселая, живая, сангвиническая. Я завел любезный разговор – барышня, не чинясь, мне отвечала. В приятной беседе мы провели несколько часов – пока не стало смеркаться. Мы распрощались, условившись встретиться на том же месте назавтра.

К генералу назад, в его имение, я скакал окрыленный. Я сразу спросил старичка о своей новой знакомице. Да, сказал он, живут тут такие соседи – Ларины, почтенное семейство. Небогаты, но хлебосольны, хозяйственны. С отцом, бригадиром Дмитрием Иванычем, я служил. Мы вместе брали Очаков. Помер он, бедняга.

(Я прошу прощения, дорогая княгиня, что говорю о вас и ваших родных в третьем лице, – но так повествовал мне Григорий, а я, стремясь к фактической точности, не решаюсь менять его слова.)

«У Лариных две дочери, – сказал мне генерал. (Я продолжаю передавать вам, княгиня, рассказ вашего зятя, майора.) – Обе хороши. Молоды, свежи. И в обеих есть огонь. (Еще раз прошу простить меня, княгиня.) – Они любят гулять по окрестностям – иногда вдвоем, а чаще порознь, с книжкой или журналом. Одна, меньшая, зовется Ольгою. Вторая, постарше, Татьяной».

«Ты можешь, – обратился к вашему зятю генерал, – как бы случайно повстречать в лесах или в полях одну или другую. Обе умны, общительны – и не дичатся».

На следующий день я вновь поехал туда. Мы вновь сошлись с Ольгой на том же месте. Я снова завел свои речи. Она нравилась мне все больше. Разговор наш стал настолько приятен, что я попросил соизволения ее поцеловать. Она позволила. Я не вкушал поцелуя более сладкого. Голова моя закружилась…

Далее, дорогая княгиня, я делаю вынужденную паузу на два-три абзаца, ибо вовсе не все, что говорится меж мужчинами за обедом, предназначено для нежных женских ушек.

Наконец, когда стихли бурные восклицания сослуживцев, восхищенных быстротой и напором майора, он продолжил:

– Ольга показалась мне столь мила, что я готов был поступиться ради нее самым дорогим, что у меня в ту пору имелось, – своей свободой. Я не привык долго рассусоливать и ходить вокруг да около. И тогда я сделал ей предложение. Признаться, я полагал, что барышня будет в восторге – однако она ничего не ответила мне. Я принялся допытывать ее, что сие значит. Ольга была уклончива и кокетлива – и вскоре сбежала от меня домой, сославшись на то, что маменька ждет ее. Однако раньше я взял с нее обещание, что мы свидимся назавтра на том же месте, в тот же час.

Буду прямолинеен, господа: тогда меня уязвило отсутствие у возлюбленной желания немедленно выйти за меня. На следующий день, когда мы, наконец, увиделись, я приступил к ней с допросом. И она призналась, что помолвлена! Как?! – вскричал я, пораженный в самое сердце. Тогда она рассказала мне все.

По соседству с их семейством в О-ском уезде проживали, оказывается, некие Ленские: семейство богатое и знатное. Обе фамилии между собою дружили. У Ленских имелся единственный сын, Владимир. Одного возраста с моею Ольгой, он был ее товарищем по детским играм. Их родители не раз в шутку говорили: «Ах, какой жених подрастает для Оленьки!» Или: «Ах, какую невесту судьба приуготовила для Володеньки!» (На этих словах мой майор скривился.) Вскоре Дмитрий Иваныч, отец Ольги, скончался – но не раньше, чем взял с нее (и со своей супруги Прасковьи Александровны) обещание, что дочка выйдет за молодого Ленского. Делать было нечего: на смертном одре отца Ольга дала слово стать супругой юнца. Умирающий благословил их будущий брак. Маменька, Прасковья Александровна, была умилена и плакала навзрыд. Ольга обронила две-три слезинки. А юный Володенька (Аржаев опять скорчил мину) с обустроенной семейной будущностью (голос майора возвысился до сарказма), благополучно отбыл, видите ли, в Германию – учиться в университете.

Григорий хватил стакан залпом и продолжил свой рассказ:

– И вот теперь (рассказала мне в тот день Ольга) она, благодаря слову, данному своему папаше у дверей его гроба, оказалась несвободна. Нареченного своего супруга, юного Ленского, она, как призналась мне, не знает и не любит. Однако пойти против воли покойного папеньки барышня никак не может. Тем более Ленские богаты, Владимир – единственный наследник всех их лесов, полей, пашен и заводов. А у меня, вы знаете, господа, – обратился майор к своим однополчанам, – семьдесят душ крестьян и имение заложено.

Что же оставалось делать нам с Ольгой при столь бедственных обстоятельствах? Мы стали предаваться размышлениям о нашей невеселой будущности – а потом снова разъехались. И той же ночью в усадьбе генерала мне явилось решение: надо увезти Ольгу!