Табия из двух сердец и снега

Но папаше Йозефу было это не доказать. Он обустроил за кулисами отдельный кабинет и стал зачем-то приглашать туда после спектаклей то одну из актрис, то другую. Девушки выходили в слезах, на все вопросы предпочитали отмалчиваться. Дошел черед и до Элли. Оказалось, что папаша Йозеф сговорился с городским судьей, человеком жестким и даже жестоким. Когда Элли, еще в гриме, в розовом платье Марселлы с обнаженными плечами и коленками предстала перед краснолицым стариканом, а тот потребовал от нее опуститься на пол и начать с облизывания его туфель, плавно поднимаясь выше до вялого сморщенного члена – тут нашла, как говорится, коса на камень.

Бутылка виски, согревавшая желудок гадкого судьи, оказалась вдруг разбита о его лысоватую голову, повсюду были осколки и кровь (очень эпично!), а Элли поняла, что придется бежать, и чем дальше, тем лучше. Потому что судья был не из тех людей, кто забывает нанесенные ему оскорбления.

То, что под своим именем уже нигде не появишься – и козе ясно. Профессиональная карьера, похоже, тоже оборвалась на взлете. Стоит лицу Элли мелькнуть на какой-нибудь афише пусть хоть в захудалом провинциальном городке, и по ее следу придут люди судьи. Заступников, равных по силе и статусу такому противнику, в запасе не имелось. А еще очень не хватало денег: на последнее, что наскребла по карманам, Элли купила билет на самый далеко идущий поезд.

И вот, в образе цыганки Азы, в теплом, душном, людном вагоне экономкласса, она потихоньку тащила у попутчика кошель.

Добыча почти поддалась, Элли уже готовилась сунуть ее под лохмотья, как вредный торговец вдруг передумал спать. Его круглые глаза широко распахнулись, а огромная лапища внезапно сжалась вокруг запястья Элли (очень больно). Та заскрипела старушечьим голосом, попыталась вырваться – не тут-то было. Гад зачем-то рванул на ней балахон – а там ведь, батюшки-святы, розовое, марселово, да еще и острые девичьи коленки в придачу.

Пришлось бежать.

Снова.

Ревущий, как медведь после спячки, торгаш гнался следом, бешено вращая глазами.

Из вагона – в тамбур. Из тамбура – в вагон-ресторан. Между столиков и удивленного полового – в следующий тамбур. За ним открылся купейный вагон, не чета «экономному»: хромовые ручки, двери красного дерева, зеркала. Элли почувствовала, что оторвалась, но ведь ненадолго! Она шмыгнула в первое же купе, захлопнула за собой дверь, упала на мягкое сиденье, чтобы отдышаться.

Одинокая девушка удивленно подняла глаза от Библии, которую читала, беззвучно шевеля губами. Элли уже вполне ее разглядела: мышь обыкновенная, серая, волосы гладко зализаны в пучок, ужасная черная длинная юбка в пол, от белой блузки лицо кажется тоже белым, как мел.

– Вы ушиблись, бабушка? – с сочувствием поинтересовалась владелица купе.

– Ой, милая, ой, ушиблась, – закряхтела Элли профессионально поставленным голосом Азы, для достоверности потерла поясницу (незаметно прикрыла прореху, откуда проглядывало марселовое розовое). – Пристал ко мне в тамбуре разбойник какой-то. Сумку отобрал. Резать, говорит, тебя, бабка, буду!

– Так надо дежурного позвать! – испугалась бледная мышь.

– А не надо, – миролюбиво предложила Элли, – ты, я вижу, душа праведная, смотри, он таких любит. Еще и тебя зарежет. И дежурного. Лучше спрячь меня. Сейчас будет стучать – не открывай.

– А тут замочек есть, – сказала девушка и действительно повернула на двери в купе какую-то защелку. – Все. Располагайтесь, не стесняйтесь. До станции доедем, а там пожалуемся. Там полиция будет. Вы кушали? У меня немного с собой есть.

Она полезла в большой уродливый черный чемодан, зашуршала там чем-то, выложила сверток на столик.

«Ишь, какая доверчивая, – подумала Элли, мысленно усмехнувшись (в это время, натянув скорбную, но благодарную мину, кивала головой), – такие долго не живут».

Элли сейчас

Лорд Торнтон писал, что не ищет красивой внешности, поэтому стараться было вовсе не обязательно, но Элли не удержалась. От профессиональной привычки готовиться перед выходом на сцену не так-то просто избавиться, между прочим.

Сначала приняла хорошую горячую ванну, попутно изучив содержимое всех баночек и склянок на мраморной полке. Наитие у Элли всегда было чудесное, не подвело и теперь – покои явно принадлежали ранее женщине, и качественные вещи хоть и пролежали нетронутыми какое-то количество времени с тех пор, как хозяйка перестала появляться здесь, но не испортились ничуть. Элли с непередаваемым наслаждением взбила пену из душистого мыла, до блеска отмыла волосы специальным бальзамом и вышла из ванны голой, не вытираясь, чтобы вода высохла сама по себе и на коже сохранился аромат. Камин здесь, как и во всех прочих комнатах, пылал жарко – не замерзнешь даже без ничего.

Пока сохла, бродила босиком по огромной медвежьей шкуре с Библией в руках, заучивала некоторые изречения: вдруг потребуется при случае процитировать? Да и поглубже вжиться в образ не помешало бы. Когда Тень чувственно смотрел своими зеленющими глазищами, все мигом вылетало из головы. А надо, чтобы само собой от зубов отскакивало.