Таякан

Самолет ожил, качнулся. И Ричард почувствовал, как его колеса стукнули о стыки бетонных плит. Это были первые такты увертюры полета. Однажды Ричард слышал удивительную пластинку, на которой мелодия сплеталась из звуков клавесина и тамбурина, кастаньет, флейты и барабана. Так он слышал. А оказалось, что все звуки принадлежали одной-единственной гитаре. Аргентинская гитаристка Мария Луиза Анидо исполняла «Вариации на тему хоты» композитора Терри.

Самолет замер, потом, словно стряхивая с плеч земное оцепенение, мелко задрожал корпусом и сорвался с места. Замелькали пальмы и стволы пушек, канониры и антенны. Момент отрыва лайнера от земли остался незамеченным, как короткий выдох. Стремительно уходили вниз кварталы города, круглые, как камаль, вулканические озера. А впереди по холмам перекатывалась зеленым морем сельва, где у пограничной реки Коко стоит маленькая школа. Сменить в ней Ричарда из Манагуа прибыл новый бригадист — студент Омар. На пальмовом стволе Ричард сделал последнюю зарубку — восемь месяцев десять дней. Керосиновую лампу Омара поставили на стол рядом с лампами Ричарда и Мигеля. Над дверным проемом, завешанным мешковиной, дон Клаудио привязал табличку: «Школа, построенная крестьянами кооператива, носит имя бригадиста Мигеля. Написал дон Клаудио, которого научил грамоте бригадист Ричард».

А в центре другой, извлеченной памятью картинки — подбитый сомосовский танк. На него Ричард и Карлос вышли у панамериканского шоссе. Карлос смотрел на темнеющую вдали голову Большого Бога и, оробев, молчал. Так далеко от дома он не уходил. Это Ричард убедил дона Клаудио отпустить Карлоса на учебу в город.

— Только вы знаете, какой он способный, — уговаривал Ричард председателя кооператива. — Карлос — это вы, только маленький. Жить он будет у нас в доме. Вместе будем ходить в школу.

Да, о подбитом танке. Вместе с местными озорными мальчишками Ричард и Карлос окрестили его памятником Сатанасио — так в народе звали ненавистного диктатора Сомосу. Пацаны, осмотрев танк, по очереди плюнули в покореженный ствол, а потом, спустив штаны, смачно облили гусеницы.

Один из них, кажется, восьмилетний Луис, погрозил: «Будет знать!» Он вертел пальцем в дырке майки, и дырка сияла как награда...

О рваной майке Луиса, о его сбитых ногах Ричард говорил в районном штабе Ассоциации детей сандинистов.

— Принимать в наши бригады надо всех, независимо от национальности, веры и оттого, кто у тебя отец или мать. И в первую очередь бездомных ребят, попрошаек... Они ждут нашей помощи.

— Ты подумай, что несешь! — протестовал Хуан. — А если его отец — контрас, а мать — проститутка? Тогда как? Пожалуйста, вступай...

— В уставе Ассоциации об этом нет ни слова! — сдержанно вступился Сесар. — Там сказано: член организации должен действовать (говорю по памяти!) в соответствии с потребностями страны, ее политическим, экономическим и военным положением. Он должен любить родину, уважать ее святыни...

Самолет накренился на крыло. «Через несколько минут мы совершим посадку в аэропорту Гаваны, — объявила белолицая девушка. — Прошу пристегнуть ремни». Напиток, который она подала, назывался «Минеральная вода». В маленьком стаканчике бегали пузырьки, которые, если глотнуть, забирались в нос...

«Нет, — размышлял Ричард, — спор с Хуаном еще не окончен. Да и районный секретарь тоже хорош, принялся их мирить. «Посмотрите, — говорит, — на эмблему нашей организации: костер со скрещенными над ним бамбуковыми стойками. Он олицетворяет единство, тепло и братство. Бамбуковые стойки — палаточный городок». Словом, болтал, болтал...

Ричард прижался носом к холодному стеклу иллюминатора. «За бортом минус пятьдесят», — объявили в самолете.

Вот чего не хватало ему в том споре — сдержанности и холодной логики, о которой писал Томас Борхе. Иначе бы не сорвался на крик:

— Такие, как ты, — размахивал Ричард руками перед носом секретаря, — вместо дел и решений — болтают. А вместе забалтывают революцию. Меня выбрали таяканом бригады. Если переизберут, я новую соберу, из этих бездомных и попрошаек. И не буду, Хуан, спрашивать у них о матери! А ты только сунься к нам с расспросами...

На следующий день в районном штабе Ассоциации, в школе, где базировалась бригада таякана Ричарда, в искатели принимали Карлоса...

Готовясь к этому торжественному моменту, Карлос выпросил у сестры Ричарда белую рубашку. А свои новые черные ботинки Ричард разрешил ему носить до обеда. Старательно обходя лужи, Карлос пришел в школьный двор и, вдруг оробев, спрятался за ствол дерева. Здесь его и нашли ребята. Они вступили в бригаду три дня назад. Митинг был коротким и шумным.

— Берем Карлоса в искатели? — крикнул Сесар.

— А пузырьки для госпиталя он собирал?

— Собирал! Только у него их отняли какие-то бандюги. Вот, видите, синяк под глазом.

— Сигареты для солдат собирал?

— Собирал... — чуть слышно ответил Карлос.

— А сам курил?

— Не-е-е.

— Отец разрешит тебе идти в искатели?

— Разрешит! — сказал Ричард. — Ручаюсь...

— Контрас боишься?

Карлос дернул худым воробьиным плечом:

— Я покойников боюсь... и все!