– Ну да, я же видела, как вы его рассматривали. Это мой лешачок, хозяин сада. Охраняет, так сказать, владения, – она обвела взглядом свой участок, – и следит за порядком.
– Он у вас как настоящий! – не стала скрывать восхищения Мирослава.
– А он и в самом деле настоящий, – рассмеялась хозяйка и проговорила загадочно: – Ночью вы его за деревом не найдёте.
Мирослава улыбнулась в ответ. А Морис подумал: «Вечером она его, вероятно, к воротам перетаскивает». И куда подевалась его романтика.
Собака продолжала вертеться у ног хозяйки, то и дело заглядывая ей в глаза.
– Моя подружка, – ласково сказала Глаголева и, наклонившись, приобняла собаку. – А у вас, Ира рассказывала, кот, – проговорила женщина, когда они уже взошли по ступеням на летнюю веранду.
– Да, кот, – ответила Мирослава.
– Но, может быть, и собака будет, – произнёс Морис, скосив глаза на Мирославу, лицо которой осталось непроницаемым.
– Вы, наверное, по делу пришли, – вздохнула Глаголева, рассаживая гостей поудобнее.
– Вы правы, Ирина Владимировна, – проговорила Мирослава.
– Просто Ирина, не люблю, когда по отчеству величают, – Ирина смешно сморщила нос.
– Хорошо, – легко согласилась Мирослава и спросила: – Можно я сразу к делу, чтобы не отнимать у вас времени.
– Времени у меня сейчас вагон и маленькая тележка, – улыбнулась Ирина. – Но поступайте так, как вам удобнее.
– Видите ли, мы сейчас занимаемся одним делом, и там проходит Аполлинария Андреевна Павлова. Вы ведь учились вместе с ней?
– Поля? Конечно, я хорошо её помню. Она тогда ещё была Крутиковой. Первая красавица! Многие девчонки ей завидовали. Давненько я Полинку не видела. Сильно она изменилась?
– Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, – призналась Мирослава. – Я познакомилась с ней совсем недавно, но выглядит она сногсшибательно.
– Вот как? Я вам сейчас покажу, как она выглядела в молодости, – и хозяйка куда-то поспешно удалилась. Вернулась она минут через десять с альбомом, обтянутым бархатом. Стряхнула с него невидимую пыль и, присев рядом с гостями, положила себе на колени и стала листать. Вскоре она нашла то, что искала. – Вот смотрите!
Мирослава узнала Аполлинарию сразу.
– Надо же, она почти не изменилась! – выдохнула она.
– А это я, – палец Ирины уткнулся в изображение милой девушки, в которой трудно было бы узнать сидящую рядом блондинку.
– Что, сильно я изменилась? – усмехнулась Глаголева.
– Да, – не стала отрицать Мирослава, – на фотографии скромная, я бы даже сказала, застенчивая девушка, а сейчас рядом со мной уверенная в себе стильная женщина.
– Слава и деньги ещё и не то делают, – невесело рассмеялась женщина.
– Не наговаривайте на себя, – серьёзно сказала Мирослава, – и если честно, лично я предпочла бы общаться с сегодняшней Ириной Глаголевой.
– Я тоже, – так же серьёзно ответила Ирина, – не обращайте внимания, я просто дурачусь, кокетничаю, можно сказать.
– А это кто? – спросил Морис, указав на девичью фигурку рядом с Аполлинарией. Девушка выглядела настолько эфемерной, что напоминала ангела. Того и гляди, взмахнёт крылышками и взлетит.
– Это Света Князева, предмет восхищения Аполлинарии.
– Что значит предмет восхищения? – не понял Морис.
– В прямом. – Ирина усмехнулась и спросила: – Вы никогда не слышали о нарциссизме?
– Вы имеете в виду древнегреческую легенду о Нарциссе?
– Ну, хотя бы и её…. – насмешливо ответила женщина.
– Я что-то не пойму, к чему вы клоните!
– К тому, что она страдает от этой болезни или психического отклонения. Как вам больше нравится.
– Кто? – продолжил не понимать Морис.
– Да Аполлинария!
– Вот как, – задумчиво проговорила Мирослава. – И как об этом стало известно?
– От Светки! – Ирина кивнула на фотографию ангелоподобной барышни.
– Они что, обе были нарциссами?
– Не то чтобы были…
– Расскажите нам, пожалуйста!
– Да тут и рассказывать нечего. Была у нас вечеринка на квартире сыночка одного дипломата. Квартира ему досталась от дедушки с бабушкой, которые некогда были большими шишками. Родители его жили в Москве, а потом и вовсе отбыли по месту назначения. Квартира по тем временам огромная, что тебе Версальский замок. Есть где развернуться. Ну, мы и развернулись, перепили немного, – сказала Глаголева виновато. – Кто-то уединился, разбившись на парочки. И тут из одной комнаты послышались дикие вопли, мы сначала ничего не поняли, а тут Борька выбегает в одних трусах, а за ним разъярённые Светка и Аполлинария и орут, что он хотел их изнасиловать. Мы удивились: как, сразу обеих?!
– А что Борька?
– Естественно, стал отпираться, говорить, что у Светки с Полькой глюки. И что это они его сами раздели. И он еле отбился от них.
– Но вы ему не поверили?
– Поверили, не поверили. Не в этом дело!
– А в чём?
– В том, что девчонки выдали, мол, этот гад посмел до них дотронуться! А они обе особенные! Неприкосновенные! Как это? – спросили мы. А Светка и говорит, мы с Полей нарциссы! Представляете? Все, конечно, обалдели, но их так и стали звать нарциссами. Девчонки не разрешали притрагиваться к себе ни парням, ни девчонкам. Все думали, девчачья дурь и с возрастом пройдёт.
– Прошло?
Женщина пожала плечами.