Тайна булгаковского «Мастера…»

БУЛГАКОВ. Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить!

СТАЛИН. Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю Вам всего хорошего!»

И вождь повесил трубку Сна как не бывало! Но появились сомнения, а на самом ли деле звонивший был генеральным секретарём… В уже цитированной нами агентурноосведомительной сводке об этом сказано так:

«БУЛГАКОВ по окончании разговора сейчас же позвонил в Кремль, сказав, что ему сейчас только что звонил кто‑то из Кремля, который назвал себя СТАЛИНЫМ.

БУЛГАКОВУ сказали, что это был действительно СТАЛИН. Булгаков был страшно потрясён».

И он тотчас помчался к жившим неподалёку друзьям и знакомым — делиться впечатлениями от нежданного разговора.

Заглянул и к бывшей жене, Татьяне Николаевне:

«… как‑то приходит:

— Знаешь, я со Сталиным разговаривал!

— Как? Как же это ты?

— Да вот, звонил мне по телефону. Теперь мои дела пойдут лучше».

Телефонный звонок из Кремля мгновенно изменил обстановку вокруг опального писателя. Те из знакомых, что ещё вчера избегали его, старались не узнавать при встрече, торопливо переходя на другую сторону улицы, теперь с радостной улыбкой и чуть ли не с распростёртыми объятиями бросались ему навстречу.

Но мало кто знал тогда, что одним разговором по телефону дело не ограничилось. Вопрос о трудоустройстве Булгакова обсуждался на самом высоком уровне — на заседании политбюро. Суть ситуации докладывал лично генеральный секретарь:

«Протокол № 124 от 25 апреля 1930 года

Строго секретно

Слушали:

61. О г. Булгакове (т. Сталин).

Постановили:

61. Поручить т. Молотову дать указания т. Кону Ф.».

И Феликс Кон взял вопрос о трудоустройстве Булгакова под личный контроль. Вот что об этом сказано в агентурной сводке:

«БУЛГАКОВ получил приглашение от т. КОНА пожаловать в Главискусство. Ф.КОН встретил Булгакова с чрезвычайной предусмотрительностью, предложив стул и т. п.

— Что такое? Что вы задумали, М.А., как же всё это так может быть, что вы хотите?

— Я бы хотел, чтобы вы меня отпустили за границу.

— Что вы, wzo вы, Михаил Афанасьевич, об этом и речи быть не может, мы вас ценим и т. п.

— Ну, тогда дайте мне хоть возможность работать, служить, вообще что‑нибудь делать.

— Ну, а что вы хотите, что вы можете делать?

— Да всё, что угодно. Могу быть конторщиком, писцом, могу быть режиссёром, могу…

— А в каком театре вы хотели быть режиссёром?

— По правде говоря, лучшим и близким мне театром я считаю Художественный. Вот там я бы с удовольствием.

— Хорошо, мы об этом подумаем.

На этом разговор с Ф. Коном был закончен».

Вскоре произошло событие, о котором Елена Шиловская воспоминала так:

«…когда я была… у М[ихаила] А[фанасьевича] на Пироговской, туда пришли Ф. Кнорре и П. Соколов — (первый, кажется, завлит ТРАМа, а второй — директор) с уговорами, чтобы М[ихаил] А[фанасьевич] поступил режиссёром в ТРАМ. Я сидела в спаленке, а М[ихаил] А[фанасьевич] их принимал у себя в кабинете. Но ежеминутно прибегал за советом. В конце концов я вышла, и мы составили договор, который я и записала, о поступлении М[ихаила] А[фанасьевича] в ТРАМ».