Тайна булгаковского «Мастера…»

15 августа Елена Сергеевна записывала в дневнике:

«Из Парижа прислали перевод „Зойкиной“. У М[ихаила] А[фанасьевича] волосы стали дыбом. Перевод‑то вообще недурной, но в монологи Аметистова переводчики самовольно вставили имена Ленина и Сталина в неподходящем контексте. М[ихаил] А[фанасьевич] послал тут же письмо с требованием вычеркнуть имена».

Вскоре произошло событие, которое литераторы страны Советов (до сих пор разобщённые друг от друга) ждали с большим нетерпением.

Сплочение разобщенных

1934‑ый стал годом объединения советских писателей в единый и монолитный Союз. Всё лето шла подготовка к проведению его первого съезда. О том, будет ли допущен Булгаков в эту когорту избранных, долгое время достоверных сведений не было. Елена Сергеевна записывала:

«Кстати, до сих пор неизвестно, принят ли М[ихаил]Афанасьевич] в Союз или нет.

Повестки изредка присылают. Стороной слышали, что сначала его не приняли, равно как и ещё кое‑кого. Но потом — приняли».

Съезд советских писателей торжественно открылся вечером 17 августа в Колонном зале Дома Союзов. Для участия в нём из‑за границы приехал Алексей Максимович Горький.

Фамилии Булгакова среди делегатов съезда не было. На заседания он тоже не ходил, узнавая все новости из газет.

С большим вниманием всеми был встречен доклад Бухарина, который назывался «Поэзия, поэтика и задачи поэтического творчества в СССР». Особенно привлекло в нём неожиданное толкование понятия «мастер».

О том, что происходило на съезде, охотно рассказывал и «старый» знакомец, вновь (как непременное приложение ко всем значительным событиям) объявившийся в августе. Елена Сергеевна тотчас отметила:

«Часов в десять вечера — Жуховицкий и Вельс — американский режиссёр, ставивший в Нью‑Хевене в Йельском университетском театре „Дни Турбиных“ в марте этого года».

А Булгаков по‑прежнему чувствовал себя неважно. 25 августа Елена Сергеевна записала:

«М[ихаил] А[фанасьевич] всё ещё боится ходить один. Проводила его до театра, потом — зашла за ним».

В те дни Художественный театр готовился к важному событию — к встрече с долго отсутствовавшим Станиславским. Среди приглашённых на это торжественное мероприятие был и драматург Афиногенов:

«Разговор с Афиногеновым.

— Мих[аил]Аф[аиасьевич], почему вы на съезде не бываете?

— Я толпы боюсь.

— А как вообще себя чувствуете?

М[ихаил] А[фанасьевич] рассказал о случае с паспортами.

Афиногенов:

— Как бы вас заполучить ко мне?

— Нет, уж лучше вы ко мне. Я постоянно лежу».

Утром 27 августа на 16‑ом заседании писательского съезда началось обсуждение вопросов драматургии. Основной доклад сделал В.Я. Кирпотин, содоклады — Н.Ф. Погодин, В.М. Киршон и А.Н. Толстой. В прениях выступили Таиров, Билль‑Белоцерковский, Ромашов, Афиногенов, Лавренёв, Тренёв, Корнейчук. Было сказано много слов о драматургии и драматургах. Но ещё больше говорилось о Сталине. Так, Афиногенов заявил:

«Вождь нашей партии товарищ Сталин назвал писателей „инженерами человеческих душ “. Это название — не только лозунг, не только декларация».

В числе драматургов, создавших произведения неудачные, был назван Илья Сельвинский. В кирпотинском докладе о нем говорилось следующее:

«Отвечающий всем требованиям затейливой техники западного искусства „Пао‑Пао“ Сельвинского не дошёл до читателя. Читатель не принял его, как не принял и театр. При этом простота оказалась много труднее, чем замысловатая сложность, основанная на формалистическом приёме, на так называемом „отстранении “».