Тайна булгаковского «Мастера…»

4 декабря на второй странице многотиражки «Красный вагончик» (московского вагоноремонтного завода имени Войтовича) были напечатаны стихи под названием «На чеку»:

«Человек указательный палец возделИ тихо курок стронул.Теснее сплотимся вокруг вождейНепроницаемым строем!»

С призывом прикрыть своими телами вождей к ремонтникам вагонов обращался поэт Илья Сельвинский.

Однако в дневнике Елены Булгаковой те тревожные декабрьские события следов почти не оставили. Зато 9 числа появилась радостная запись о том, что наконец‑то свалилась тяжкая ноша:

«Днём — к Вересаеву, отнесли ему, с великим облегчением, последнюю тысячу долга».

31 декабря на страницы дневника легли итоговые фразы уходившего года:

«Кончается год.

Господи, только бы и дальше было так!»

В окружении «знакомцев»

В начале наступившего 1935 года Булгаков приступил к сочинению пьесы об Александре Пушкине. Лечение гипнозом продолжалось, самочувствие становилось лучше, и 12 февраля Елена Сергеевна записала:

«Днём ходили с М[ихаилом] А[фанасьевичем] на лыжах, по Москве‑реке».

А через три дня вновь объявился знакомец, чья загадочная «странность» давно уже не удивляла Булгаковых:

«Вечером был Жуховицкий. Вечный острый разговор на одну и ту же тему — о судьбе М[ихаила] А[фанасьевича].

— Вы должны высказаться… Должны показать своё отношение к современности…

— Сыграем вничью. Высказываться не буду. Пусть меня оставят в покое».

23 февраля доктор Берг написал своему пациенту:

«Бесконечно рад, что Вы вполне здоровы, иначе и быть, впрочем, не могло — у Вас такие фонды, такие данные для абсолютного и прочного здоровья!»

Оптимистично настроенный врач, конечно же, не знал, что жить его пациенту осталось совсем немного — всего четыре года. И что никакой гипноз не в силах отодвинуть страшную роковую дату А Михаил Булгаков не забывал об этомникогда и потому всё чаще впадал в уныние.

Но когда в начале марта неожиданно прислал письмо друг детства и юности Александр Петрович Гдешинский, связь с которым была утеряна, Булгаков тотчас откликнулся, не без юмора сообщив о себе:

«Жену мою зовут Елена Сергеевна. И живём мы втроём: она, я и 8‑летний Сергей, мой пасынок, — личность высоко интересная. Бандит с оловянным пистолетом и учится на рояле».

Но наступившая весна не радовала. 14 марта Булгаков признавался в письме Павлу Попову:

«А за окном, увы, весна. То косо налетит снежок, то нет его, и солнце на обеденном столе. Что принесёт весна?

Слышу, слышу голос в себе — ничего!»

Для подобного пессимизма были все основания. Дело в том, что репетировавшегося «Мольера» показали Станиславскому. Вот записи из дневника Елена Сергеевны. 5 марта:

«Тяжёлая репетиция у Миши… Пришёл разбитый и взбешённый. Станиславский, вместо того чтобы разбирать игру актёров, стал при актёрах разбирать пьесу».

В том же письме Попову (от 14 марта):

«В присутствии актёров (на пятом году!) он стал мне рассказывать о том, что Мольер гений и как этого гения надо описывать в пьесе.

Актёры хищно обрадовались и стали просить увеличивать им роли.

Мною овладела ярость. Опьянило желание бросить тетрадь, сказать всем: пишите вы сами про гениев и про негениев, а меня не учите, я всё равно не сумею. Я буду лучше играть за вас. Но нельзя, нельзя это сделать! Задавил в себе это, стал защищаться…