Тайна булгаковского «Мастера…»

«На авансцене Большого театра тов[арищ] Троцкий. Словно конферансье на великом театре народов, он делает доклад, пересыпая свою речь сверкающими блёстками остроумия и отточенных выпадов в сторону врагов революции…

И, тряхнув своей седеющей, с налётом „соли и перца“, как говорят французы, головой, он обмакивает каждый кусочек своего доклада в эти аттические «перец и соль» и деликатно, двумя пальчиками выкладывает их в рты «господ, подбитых ветром и иными лёгкими материалами».

Это был весёлый доклад о страшных, в сущности, вещах».

Не этот ли «весёлый доклад» и не этот ли остроумный докладчик Троцкий, названный газетой «конферансье», лягут впоследствии в основу целого эпизода «Мастера и Маргариты»? Вспомним, как на сеансе чёрной магии в Варьете конферансье Бенгальский выступил с речью, которая так не понравилась публике:

«— Между прочим, этот — тут Фагот указал на Бенгальского, — мне надоел. Суётся всё время, куда его не спрашивают, ложными замечаниями портит сеанс! Что бы нам такое с ним сделать?

— Голову ему оторвать! — сказал кто‑то сурово на галёрке.

— Как вы говорите? Ась? — тотчас отозвался на это безобразное предложение Фагот. — Голову оторвать? Это идея! Бегемот! — закричал он коту. — Давай! Эйн, цвей, дрей!!»

И Бенгальскому (то есть Троцкому) голову как мы знаем, оторвали. Впрочем, эта судьбоносная (для партии большевиков) «экзекуция» произойдёт немного позднее.

В декабре того же 1921 года случилось событие, в масштабах страны незначительное, но для нашего повествования довольно любопытное: Замоскворецкий райком ВКП(б) «вычистил» из партии Надежду Аллилуеву — «как балласт, совершенно не интересующийся партийной жизнью». Исключённую из большевистских рядов женщину обыкновенной советской гражданкой назвать было нельзя. Ведь она работала секретарём самого Ленина и являлась женой Сталина. За несправедливо «вычищенного» товарища заступился лично Владимир Ильич, и райком отменил «исключение», переведя Аллилуеву из членов партии в кандидаты.

А Михаил Булгаков стал к этому времени «миллионером», о чём он и написал 15 декабря сестре Надежде:

«Я завален работой в „Вестнике“. Мы с Таськой питаемся теперь вполне прилично. Если „Вестник“ будет развиваться, надеюсь, дальше проживём. Получаю 3 миллиона в месяц. Скверно, что нет пайка».

Но пребывать в «миллионерах» пришлось недолго — в самом начале 1922 года служащие «Торгово‑промышленного вестника» неожиданно узнали о том, что их тоже собираются «вычистить», то бишь уволить с работы. Заступиться за работников небольшой частной газеты было некому, и 13 января Булгаков сообщил сестре Надежде:

«Редактор сообщил мне, что под тяжестью внешних условий „Вест(ник)“ горит… Ты поймёшь, что я должен чувствовать сегодня, вылетая вместе с „Вестником“ в трубу».

Через несколько дней газета‑кормилица и в самом деле прекратила своё существование. В Москве — жутчайшие морозы, а у Булгакова — ни тёплой одежды, ни работы. Об этом — в рассказе «Сорок сороков»:

«Белые дни и драповое пальто. Драп, драп. О, чёртова дерюга! Я не могу описать, насколько я мёрз. Мёрз и бегал. Бегал и мёрз».

Чуть позднее в фельетоне «Трактат о жилище» о той жуткой зиме будет рассказано ещё подробнее: