Желтоглазая полнолунная ночь уже вступала в свои права, выкрашивая деревья в серо-буро-малиновый, расстилая вокруг аппликации непроглядных теней, хлопая черными опахалами веток.
Облепленный с ног до головы ряской, перетянутый пулеметными лентами чахлых кувшинок, Анатолий Хутчиш выбрался на берег. Несколько секунд обалдело тряс головой. Потом нашарил в кармане фотографию мамы. Цела. Планер, отслужив свое, без пузырей пошел на дно.
Из-за отбрасывающей контрастную дырявую тень решетки доносились людские голоса — более-менее трезвые гуляки тыкали в него пальцами и о чем-то спрашивали друг друга.
Ну и денек выбрал Господин Доктор Театральных наук для сведения счетов! Предложил бы разобраться по-тихому, в каком-нибудь бункере или заброшенном нефтехранилище, как все нормальные супротивники, — так нет же. Народу на улице полно, все смотрят, потом еще и слухи распустят, конспирации никакой. А за это в Генштабе по головке не погладят. Пиши объяснительные...
Горестно вздохнув, прапорщик встал, отжал край папуасской рубахи, убрал мокрую челку со лба и побрел в глубь сада — подальше от непрошеных зрителей. Вода в кроссовках отвратительно хлюпала.
Деревья приняли Анатолия под свою сень. Старые, уцелевшие с петровских времен липы протянули к прапорщику ветви, словно признавая в нем своего, словно желая дружески прикоснуться, погладить, взять на себя часть усталости. Однако где-то здесь, за липами и кленами, за стрижеными кустами бо-. ярышника, кизильника и жасмина, там, где дремлет памятник дедушке Крылову, притаился враг, который в покое не оставит.
Резидент торопился, вертел головой, как гриф, жадно вглядываясь в густеющий киселем мрак. Господина Доктора окружали древнегреческие статуи. Вот Сатурн пожирает собственного ребенка, вот Кларисса стоит, бесстыдно обнажив грудь. А ведь в Китае за распространение и пропаганду порнографии — смертная казнь. Правильный закон, нужно будет его сохранить и ввести повсеместно, когда завоюем планету. А тут — за каждой бесстыдной статуей могло скрываться по прапорщику.
Полноте, Доктор. Вы перетрудились. Прапорщик Хутчиш -мертв. И лежит сейчас под обломками металлического воздушного змея. Сжимая в руках ненаглядную установку.
Господин Доктор хотел бежать, но сил не хватало, он мог только брести. А вокруг укоризненно шумели кронами липы, тополя, каштаны... Злые паучки в черепной коробке вяло шевелили мохнатыми лапками, предвкушая жирную муху.
«Ненавижу каштаны», — подумал Доктор.
И тут он увидел неторопливо движущуюся навстречу ему фигуру. И рука его сжала пистолет, в котором не осталось ни одного патрона.
Анатолий Хутчиш тоже увидел своего противника: в начале круглой площадки со скамейками по диаметру, к которой сходились светлеющие в лунном сиянии тропинки аллей, одна из статуй вдруг зашевелилась и сделала шаг вперед. Ноздри прапорщика резанул аромат ружейного масла, но по" напряжению мышц руки противника, в которой тот сжимал браунинг, можно было определить, что железка весит не более пятисот грамм. Следовательно, обойма пуста.
Прапорщик устало замедлил шаг и вгляделся в согбенную фигуру, сумрачно ковыляющую ему навстречу. Зверски болели ладони, изрезанные острыми краями жестяного планера, попавшая в ранки болотная вода сулила воспаление. Ну, воспаление как-нибудь переживем, а вот...
— Это вы, Господин Доктор? — Мегатонник постарался, чтобы голос звучал весело.
Интересно, что приготовил почтенный Господин Доктор на десерт? А приготовить что-то он должен обязательно. Наверняка у него засиделась в резерве дюжина головорезов. И может быть, сейчас засадный полк Доктора, укрываясь за деревьями, окружает площадку... Но тогда враг вел бы себя иначе. Как минимум, активнее. Чтобы отвлечь внимание.
Старая шпионская примета: если у врага пустая обойма — жди беды. Значит, что-то не так. Значит, враг что-то замышляет. Однозначно. Никаких сомнений. Но как отгадать, как не ошибиться, не сделать неверный шаг, на который, возможно, враг и рассчитывает?
— Я, мой друг, я... — тихо ответила фигура.
В голосе ни зависти, ни ненависти, ни азарта. Полная луна растянула стремящуюся пожрать Хутчиша тень гонконгского шпиона.
Господин Доктор разительно переменился с момента их последней встречи. Волосы всклокочены, реквизитный халат порван в нескольких местах, украшавшие его летучие мыши почти растворились на фоне свежих пятен грязи.
Да, некрасиво заканчивал партию Господин Доктор. То ли дело барон Айгер Шьюбаш — знал, что примет смерть от бокала с шампанским, но не утратил присутствия духа и держался, как подобает аристократу, до финального глотка. Или, например, лорд Грегори Инч, задохнувшийся в титано-молибденовой камере, но даже не помявший смокинга... Из всех противников Хутчиша, пожалуй, только лжебарон Фредерике полностью «потерял лицо» в заключительной фазе операции. Фредерике — и теперь Доктор...
Полно, Толя. Посмотри на себя, ты-то чем лучше? Мокрый, в каких-то кувшинках, лицо перепачкано негритянским гримом, рубаха какая-то несолидная, про шорты вообще речи нет. Тоже некрасиво. Ай-ай-ай...