Тайна Черной горы

– Что значит – пока? Нет у тебя штатного расписания по школе. Никто его не утверждал. И сметы расходов нет. Вот и получается сплошное нарушение порядка. Одним словом – партизанщина! А за это ответ держать придется тебе лично. – И, сделав паузу, снова загремел: – Ты получал из района бумагу? Почему не выполняешь распоряжение? Тут у меня в кабинете находится начальник районного отдела народного образования. Милая женщина, она вся извелась из-за ваших партизанских фокусов, поскольку несет персональную ответственность за все образование по району.

Казаковский встречался с этой «милой женщиной». И не один раз. Непробиваемая как броня и бесчувственная до каменной прочности. Ее нисколько не тронули доводы геологов, что их дети мучаются с ежедневными поездками. Она с удивительным упорством, достойным лучшего применения, стояла на своем: школа в Солнечном незаконная, значит, ее следует закрыть.

– Этой милой даме посоветуйте, Виктор Григорьевич, не слать бумаги, а приехать к нам в Солнечный самой, посмотреть и убедиться, что никаких нарушений школьной программы не делается. Да попутно хорошо бы ей подсказать и помочь, поделиться опытом с нашими педагогами. Не так уж часто в районе строятся новые школы, – ответил Казаковский. – А сегодня мы торжественно открыли свою школу. Вот поэтому и не послали автобусом детей вам в город.

– Не срывай кампанию по народному образованию. Анархии у себя в районе мы не допустим! Так что придется тебе самозваную школу сегодня же закрыть и готовиться на бюро райкома, где тебе, будь уверен, второй выговор уже обеспечен.

Первый выговор Казаковский получил летом, во время сенокоса. Геологоразведочная экспедиция по разнарядке райкома партии, как и остальные промышленные организации района, выделила людей на заготовку сена. Может быть, даже больше, чем другие. И транспорт для перевозки сена. Хотелось помочь району в заготовке кормов, хотя у себя в экспедиции дел невпроворот: полевой летний сезон в полном разгаре, каждый человек на учете. Да к тому же только начали закладывать вторую штольню на Фестивальном, а там хлынули неожиданно подземные воды… Одним словом, своих забот было по горло. Естественно, на заседании бюро райкома Казаковский не смог точно назвать цифры по сенокосу. «Сколько у тебя людей выехало, знаешь?» – спрашивал Мальцев. Казаковский назвал количество командированных, мысленно вспоминая, как их персонально каждого по одному с превеликим трудом выделили из штолен, буровых, конторы, ремонтных мастерских… «А сколько вчера вышло на поле?» – допытывался секретарь райкома. Этого Казаковский не знал. «А сколько они накосили?» – бил вопросами Мальцев. И этого Казаковский не знал. Он надеялся, что такие сведения в райком должны были бы поступать непосредственно из колхозов, с мест заготовок сена. И об этом сказал вслух.

Тогда и взорвался Мальцев. Нет, он не кричал своим мощным хрипловатым басом, даже особенно не повышал голоса. Он встал из-за стола, прошелся по кабинету. Рослый, седоволосый, озабоченный, и на его суровом крупном лице, изрезанном морщинами, можно было читать сплошное недоумение и негодование. Он встал напротив Казаковского и выпалил: «Если сам начальник ничего не знает, – он убийственно подчеркнул голосом слова ‘‘сам начальник’’ и ‘‘не знает’’, – то уже одно это показывает, как он относится к выполнению партийного задания! Предлагаю за халатное отношение к важному государственному мероприятию объявить товарищу Казаковскому выговор!»

Все тогда как-то сразу притихли. Никто ему не возразил из членов бюро райкома. Казаковский где-то подспудно чувствовал, что создавшаяся неблагоприятная обстановка в районе с заготовкой сена требовала каких-то решительных мер и секретарь райкома пошел на ужесточение, на волевой нажим. Понимал и то, что, наказывая его, начальника крупнейшей и притом самостоятельной экспедиции, Мальцев рикошетом бил и по остальным руководителям предприятий. Но в то же время Казаковскому было и обидно: за что? За какие грехи? Он вспыхнул. Встал. Однако внешне не показал своего состояния. Сдержал себя. Только пожал плечами и произнес фразу, которая как-то сразу родилась в его сердце, – фразу, которую потом часто будут вспоминать и в райкоме и за его стенами: «Ну, если коровы будут сыты не сеном, а моим выговором, выносите, я буду доволен!» И сел. Выговор ему тогда все же вынесли. Правда, спустя несколько недель его отменил обком партии, вмешался сам Алексей Павлович, хотя Казаковский не жаловался и не обращался к нему.

А теперь надо объясняться по поводу школы. Если подходить формально, то, конечно, Казаковский во всем виноват. Но у него просто не было другого выхода.

– Может быть, вы и правы, Виктор Григорьевич, школу мы открыли самовольно. За это готовы нести ответственность, – говорил Казаковский, разъясняя безвыходность своего положения, – однако закрывать ее уже поздно. Не имею я на это никакого права. Да и народ не позволит.

– Разберемся на бюро, – ответил сухо Мальцев и повесил трубку.