Тайна Черной горы

А когда Олег узнал, что из-за беспечности с Юрко и другая оказия приключилась, то грустно усмехнулся: работу надо сворачивать и постараться засветло добраться до лагеря. Разбитый палец – это еще полбеды. А вот пропитанные смолой плащ и особенно штаны – дело серьезное, настоящая беда, хотя и невольно вызывала улыбку. Двигаться по тайге в прилипающих штанах, мягко сказать, весьма мучительно. А снять их никак нельзя – заедят и гнус и комарье.

Олег молча взвалил на свои плечи еще и рюкзак рабочего. Юрко двигался следом. Припадая на ушибленную ногу, страдая и матерясь, он руками оттягивал липкие штанины от тела на доступное расстояние…

В свой лагерь вернулись поздно. К ночи дождь усилился. Олег и рабочий, совершенно мокрые, усталые, даже и не пытались развести костер и что-либо приготовить на скорую руку. Вскрыли по консервной банке и, поужинав всухомятку тушенкой, полезли в свои отсыревшие, холодные спальные мешки.

А утром, когда Табаков проснулся, обнаружил, что он находится в палатке один. Юрко не было. «Неужели встал раньше меня? Что-то за ним такого не наблюдалось». И еще подумал: наверно, штаны от смолы очищает. Но тут увидел клочок бумаги, придавленный камнем. Развернул и узнал корявый почерк Юрко. Буквы, выведенные химическим карандашом, стояли неровно, словно пьяные: «Прощевайте и не безпокойтеся, ухожу на базу с попутным рабочим Осипова, а оттудава прямиком на Старт поселок. Все надоело и хочу к людям…»

Олег, не выпуская из рук записки, как-то по-новому огляделся вокруг: на свою палатку, на подступающие высоченные деревья, на каменистый берег говорливой Силинки, и впервые с острой тоской ощутил глухую полноту своего одиночества. Как-никак, а вдвоем было легче и как-то уверенней. А теперь он один. И вокруг, в любую сторону, – дикие горы да таежные дебри. До базы отряда – за день не дойти. Ушли вдвоем они по маршруту далеко…

Тайга стояла кругом черная и равнодушная. Мелко сеял нудный дождь. Олег не ругался, не посылал проклятия в адрес слабодушного Юрко, воровато и трусливо сбежавшего. Он как-то сразу забыл о нем, вычеркнул его из памяти. И больше думал о себе. Как там ни крути и ни храбрись, а положение не из приятных. Быть один на один с Природой ему еще не приходилось. Никогда еще в его молодой жизни бесконечная вечность не подступала к нему так близко.

– В нашем деле главное – не суетиться! – сказал он сам себе тихим голосом, словно его могли подслушивать. – Взвесим шансы и обсудим положение…

И примолк. Как-то неуютно показалось ему в палатке. Каждая падающая на натянутый брезент дождевая капля невольно ощущалась кожей лица – сквозь непромокаемую ткань вода все же как-то просачивалась и разбрызгивалась мельчайшими капельками. Вчера на такую сырость не обращал внимания, а сегодня – невольно заметил. Заметил и многое другое, на которое раньше не обращал внимания. Как-никак, а остался один.

Разжег костер. Утренний, жаркий, спорый. Заплясали веселые языки огня, пахнули теплотой, словно перед ним на земле очутилось маленькое живое солнышко. Олег улыбнулся огню, как другу. Приготовил сытный завтрак из консервов, вскипятил в кружке чай.

Где-то далеко подавал голос сохатый. Горное эхо вторило ему. Вдоль вершины сопки кто-то продирался сквозь чащобу, и слышался глухой треск ломающихся веток. Тайга жила своей жизнью. Олег невольно придвинул к себе ружье, взгляд скользнул по гнездам патронташа – осталось всего пять патронов, два из которых с жаканами, свинцовыми пулями. Негусто. И еще есть маленький острый топорик да геологический молоток. Вот и все его оружие.

6

Вадим Николаевич чуть не поперхнулся, когда, случайно обернувшись, увидел Юрко. Тот сидел, как ни в чем не бывало, в кругу рабочих из отряда Осиповой, держал на коленях алюминиевую чашку и весьма энергично работал деревянной самодельной ложкой. И еще чему-то ухмылялся.

Анихимов, отложив в сторону еду, поднялся и направился к Юрко. Подошел почти вплотную, остановился перед ним, расставил ноги циркулем, скрестил руки за спиной и, слегка наклонившись, молча уставился в сытое, задубевшее на солнце и ветру кирпичное лицо Юрко. А тот, аккуратно выскребая ложкой остатки пшенной каши из миски, рассуждал вслух:

– Жизня, чо? О жизнях надо судить с понятиями. Без понятиев можна и понавредить…

Подняв голову, встретившись с испепеляющим взглядом Анихимова, улыбнулся приветливо и где-то чуть угодливо, словно за ним никаких проступков и не имелось и совесть чиста:

– А-а, товарищ начальник, Вадим Николаевич! Вот едим-обедаем…

– Ты как здесь очутился? – как можно спокойнее произнес Анихимов, с трудом сдерживая себя.

– А чо? – Юрко облизал свою ложку и сунул ее за голенище сапога.

– Ты как здесь очутился, спрашиваю?

– Здеся? – как бы не понимая вопроса, переспросил Юрко. – Взял у поварихи миску с кулешом и примостился с друзьями-товарищами. Нельзя, што ли?

– Я спрашиваю, как на базе очутился? – в голосе Вадима Николаевича зазвучали начальственные угрожающие интонации.

– Как? Обыкновенно, товарищ начальник. – Юрко делал вид, что не замечает этих интонаций. – Пешим ходом на своих двоих.