Тайна Черной горы

– А Табаков?

– Чо Табаков? Тама он, Олежка. Вкалыват.

– А ты сбежал?!

– Не, товарищ начальник, не сбежал. По своей воле ушел. И на меня не кричите. Не подневольный я вам! Свои законы знама. Свободный как есть гражданин своей родной державы, вот!.. – Юрко выпалил эти фразы единым махом и глотнул воздуха. – Не нанимался я вам жить в сплошной мокроте да шкуру обдирать о каменья и всякие острые злячки-колючки. Не было такого уговора!.. И болесть ешо у меня, ревматизма называется, по телу ходит, дыхнуть не дает… А заявленьице я вам в палатку ишо утром положил, насчет увольнения. Вот!.. Нету моего терпежа! Ухожу к людям!.. Потому как есть свободный я гражданин!..

Вадим Николаевич презрительно посмотрел на Юрко. И не таким «рога обламывал». Он так и подумал. И вслух сказал, что никакого расчета быть не может до окончания полевого сезона, как указано в договоре при найме, на котором и стоит самоличная подпись Юрко. И документы свои он получит в конце сезона вместе с расчетом. Так что Юрко должен подумать хорошенько над своим поступком и вернуться назад к Табакову. А за самовольный прогул вычтут из зарплаты и за нарушение трудовой дисциплины снизят премию.

Юрко выслушал Вадима Николаевича и, почмокав губами, посмотрел на него снизу вверх безо всякого страха и даже с какой-то откровенной неприязнью. Потом поднялся, почесал затылок. Усмехнулся и лениво ответил:

– Не пужай, начальник! Не пужай!.. Свободный я человек, как есть свободный по всем законам! Вольная птица-птаха! Нету у тебя правов держать меня. Нету! А бумажки-документики оставь-ка себе. Обойдутся! Тута меня усе знают, как давно прибывшего и простого рабочего. Меня, знашь, повсюду примут с доброй радостью, без всяких бумажек, поскольку трудовыя мозолистыя ладошки везде требуюца… Вот! А насчет рублей моих, что горбом и потом заработаны, так хрен с ними!.. Потому как свобода для простого человека завсегда дорого обходица.

И считая, что разговор окончен, Юрко повернулся и зашагал к реке, что ворчливо катила свои холодные воды, словно тоже торопилась поскорее убежать подальше от этой сумрачной долины, стиснутой крутобокими скалами и беспросветной тайгой.

Вадим Николаевич чертыхнулся. Он встречал и таких «свободолюбов». По опыту знал, что на них ничто не действует: ни уговоры, ни приказы. И еще подумал о том, что надо бы кого-нибудь из рабочих послать к Табакову. Тому одному трудно.

7

Олег Табаков, несмотря на молодость, не растерялся в той неблагоприятной обстановке, которая сложилась на его маршруте после ухода Юрко, и не дрогнул, а принял, как потом выяснилось, единственно правильное решение: не возвращаться в базовый лагерь, а двигаться вперед. Не прекращать работу, а довести ее до запланированного конца. На геологической карте не должно быть пустых белых пятен.

Перво-наперво он решил перебазироваться. Перебраться к тому месту, куда должны выйти и другие маршрутчики. Там заготовлен и обустроен лабаз с продуктами. Он остался еще от топографов, которые тут проходили профили. На карте лабаз обозначен почти в самом конце маршрута, вверх по Силинке, в небольшой долине, на месте слияния с Амутом. На этом месте в прошлом сезоне какое-то время стояла палатка Анихимова, он там наверняка все вокруг обшарил и обследовал. Даже пометил маленькую поляну с диким луком. Витаминное зеленое добавление к консервированным щам, макаронам и тушенке. Вадим Николаевич любил щедро приправлять крошевом из этого бесплатного великолепного витаминного лука приготовленную на костре горячую пищу. И других приучал.

На переноску вещей, палатки, оборудования, образцов и проб ушел почти весь день. Место для стоянки Табаков выбрал на возвышении между двух лиственниц, почти у самого слияния говорливого Амута с Силинкой. Палатку ставил в сумерках и, едва успел укрепить ее и натаскать хвойных веток на подстилку, как снова пошел проливной дождь. Шел он всю ночь, а к утру в долине разлился белый, как молоко, туман. Но подул ветерок, и туман стал рассеиваться.

– Ну что, Олег Николаевич, хватит дрыхать и прохлаждаться! – сказал он сам себе, выбираясь из спального мешка. – Хошь не хошь, а надо!

Вокруг стояла глухая нежилая тишина, лишь монотонно бормотал Амут, вливаясь в торопливую Силинку. Впереди, у самого устья горной речушки, возвышалась огромная темная скала, немного горбатая и монолитная. За нею, почти к ней примыкая, вставала другая, как младшая сестра, такая же темная и поросшая непролазным чепурыжником. Около второй скалы и находилась обозначенная на карте небольшая луковая поляна.

А вокруг стояла тайга. Торная тропинка терялась в чаще.