Тайна Черной горы

Дрова остро пахли смолой и запахами леса. Евгений, откладывая разрубленные поленья, почему-то вспомнил о том, что вычитал недавно в одном журнале про ориентацию. В природе, оказывается, ориентация имеет жизненное значение. Ученые провели опыт с пересадкой берез. Одни молодые деревья, прежде чем вырыть, ориентировали по магнитному компасу, отмечая краской на стволе стороны света, а потом перевезли и посадили каждую березку, строго придерживаясь компаса, посадили так, как они росли в лесу. И рядом для контроля посадили такие же деревца как попало. При одинаковом уходе часть из них, контрольных, даже не распустилась, погибла, другие же лето жили, потом привяли. И лишь посаженные по компасу прекрасно прижились на новом месте. Одной березке даже корень подрубили, а другой кору частично содрали, а они, быстро переболев, отлично пошли в рост и догнали своих сверстниц. И вывод был самый простой – b живой природе ориентация играет существенную роль.

Евгений несколько раз повторил слово «ориентация», как бы пробуя его на весомость, осмысливая его значение. И как-то невольно подумал еще и о том, что, может быть, и в жизни людей эта самая ориентация также играет существенную роль. Ведь не случайно каждый человек с детства ориентирует себя на определенную деятельность, выбирая профессию и сферу применения своих сил. И работает только тогда хорошо, когда ему оказывают полное доверие, именно полное, а не частичное, когда не вмешиваются в его сферу деятельности постоянными и мелкими придирками и командами и когда не подменяют его, не навязывают ему свои решения, пользуясь властью начальника.

И еще подумал о том, что руководить людьми – это не только постоянно с них требовать одно и то же, бить только в одну точку: план, план, план… Как будто бы его не люди выполняют, а машины. Человек как личность вроде бы никому и не нужен. Он вроде придатка к машинам, вроде биологического робота. И не отсюда ли возникает опасная ржавчина глухого разочарования и холодного равнодушия?

Казаковский думал и работал. Перерубив все чурки, начал складывать дрова возле стены дома. Полено к полену, чтобы удобнее было брать. Надо сделать и в экспедиции так, чтобы слаженнее и удобнее было работать. И ему, и подчиненным. Может быть, именно в эти минуты и пришло к нему решение, пришло как бы само собой в естественном течении мысли, поражая своей простотой: надо повышать культуру управления…

А что для этого нужно? Совсем немного: сделать так, чтобы каждый специалист занимался непосредственно своим делом. Как на любом современном предприятии, где четко распределены роли и обязанности, где регламентированы производственные отношения и отношения между руководителями и подчиненными. Ведь смог же он, Казаковский, несмотря на сопротивление и вышестоящих своих начальников и подчиненных, наладить четкую деятельность своего инженерно-технического отдела, создать единую диспетчерскую службу, обеспечить бесперебойную деятельность этого центра, технического штаба, в руках которого была частично сосредоточена и исполнительская власть и материально-технические средства!

Внешне Казаковский в тот вечер ничем особенным не выделялся, был как всегда. Шутил с женой, помог уложить в кровать сынишку, который разгулялся и никак не желал раздеваться, готовиться ко сну. Евгений жил, как обычно, только мозг неустанно работал, прокручивая одну комбинацию за другой, один вариант за другим.

Но жена была начеку. Она хорошо знала мужа. Каким-то неведомым женским инстинктом уловила чуть заметные перемены в его поведении и ничем, ни жестом, ни словом, не выдала своей тайны: Эля понимала, что ее милый беспокойный Женечка, Евгений, а для остальных Евгений Александрович, мысленно напряженно работал, обдумывая что-то важное.

И она не ошиблась. Евгений выдал сам себя. Выдал за ужином. Он так сосредоточенно мыслил, что на какие-то минуты потерял над собой контроль и незаметно один за другим съел все пирожки, которые Эля испекла к ужину. Съел, не дожидаясь бульона. Когда Эля принесла из кухни супник и поставила его на стол, то с удивлением обнаружила, что тарелка пуста, словно в ней никогда и не было никаких пирожков. И она, понимая мужа, ласково произнесла:

– Ну, Жень, ты сегодня проголодался!

– Ага, – машинально ответил Евгений. – Хорошо пообедал у буровиков, у Ивана Федоровича Сурикова…

И не договорил. Взгляд его скользнул по пустой тарелке, и Евгений удивленно поднял голову на свою Элю:

– Неужели это я все слопал? Ну-у!..

Она кивнула, и они оба рассмеялись.

По радио из Москвы транслировали концерт. В комнате приглушенно зазвучали плавные звуки старинного вальса «На сопках Маньчжурии», который исполнял военный духовой оркестр. Евгений вопросительно посмотрел на свою Элю, как бы спрашивая: «Помнишь?» Эля, понимая немой вопрос, кивнула, как бы отвечая: «Конечно, помню, милый!»

Вальс «На сопках Маньчжурии» был вальсом их знакомства. И Евгений, отодвинув стул, как несколько лет назад, на новогоднем вечере на даче в заснеженном подмосковном поселке, взглянул в глаза и решительным жестом протянул руку: