Тайна голландских изразцов

В глубине дома раздалась яростная, совсем не мелодичная трель. Маша испуганно отпрянула от звонка, но потом себе же кивнула: очевидно, трель более нежного толка вряд ли достигла бы слуха обитателей верхних этажей. Послышались тяжелые шаги, и дверь открыла женщина в сером рабочем халате с квадратным и очень румяным лицом.

– Годен даг, – сказала женщина басом, и Маша вспомнила: она во фламандской зоне. Где терпеть не могут франкоязычных валлонцев – жителей юга страны, граничащего с Францией. До такой степени, что Седрик посоветовал ей по возможности объясняться по-английски, поскольку даже те, кто знал французский, отказывались на нем разговаривать. Но мгновенно перестроиться на английский она не сумела.

– Я бы хотела видеть графа д’Урселя… – начала она, и женщина сухо кивнула, вышла на крыльцо и показала рубленым жестом ладони куда-то за замок («Задняя аллея!» – вспомнила Маша), откуда доносился шум тарахтящего мотора. После чего развернулась и захлопнула дверь прямо перед самым Машиным носом.

– Спа… сибо, – только и успела сказать Маша почему-то по-русски в широкую спину.

И пошла на звук мимо парадного крыльца к воздушной, держащейся на кружевных деревянных балясинах террасе, пристроенной к противоположному торцу замка.

Дальше начинался парк. С одной стороны – открытое пространство газона с беседкой, построенной в круг старого мощного дуба, с другой – аллея из ровно подстриженных тисов. Газон перед замком естественно переходил в луг, а за лугом деревья создавали что-то вроде широкого многослойного коридора: взгляд терялся между зелеными кущами, как театральным занавесом, то приоткрывающим, то прячущим дальнее поле.

– Летом там пасутся лошади, – услышала Маша над ухом мужской голос и, вздрогнув, обернулась.

За ее спиной стоял высокий старик в зеленой драповой куртке. На носу у него сидели прозрачные очки без оправы, а под носом распускались совершенно дивные усы – огромные, белоснежные, лихо закрученные кверху. Маша ахнула про себя: такие усы ей встречались только на черно-белых дагерротипах позапрошлого века, изображающих старых вояк. Лысина неизвестного, по-детски розовая, блестела на прорвавшемся через облака солнце, а вокруг нее вздымались седым пухом волосы. Старик протянул Маше обвитую синими венами костистую руку, всю усыпанную коричневыми пигментными пятнами.

– Д’Урсель, к вашим услугам.

– Каравай, Мари, – представилась она.

– Вы, Мари, наверное, любите природу? – спросил ее вдруг д’Урсель, устремляясь взглядом вдаль – туда, куда она только что смотрела сама.

– Э… да, – осторожно сказала Маша.

– Видите ли, этот парк, как выяснилось, самое дорогое, что осталось у меня в моей девяностолетней жизни. – Он вздохнул и выдержал театральную паузу. Это неожиданное вступление явно было отрепетировано множество раз. – Услада для глаз. А вовсе, – он пренебрежительно махнул кистью руки в сторону замка, – не этот уродец…

– Почему же уродец? – Маша заметила, что улыбается. – По-моему, очень даже красивый…

– Нонсенс! – безапелляционно прервал ее граф. – Парку не повезло! Мой отец решил отстроить себе замок в момент расцвета неоготики, стиля нелепого и претенциозного. Подождал бы еще лет пять – вступило бы в свои права ар-нуво, было бы совсем другое дело… Но сам парк! Ему-то уже лет четыреста, как и тем подъездным воротам, через которые вы вошли, и как раз в момент строительства замка, когда у семьи еще были средства, парк был на пике своей славы! Отец пригласил прекрасного пейзажиста, тогда еще не выродились настоящие мастера своего дела – к ним записывались в очередь. Отец хотел именно английский вариант – тот, что не навязывает себя, а развивает данное природой, доводя до совершенства. Вот, к примеру, эта перспектива, которая так вас сразу увлекла, – она кажется естественной, но ею не является. Все продумано: природное движение глаза, чередующаяся высадка деревьев с более темной или светлой листвой. Открытое пространство, сменяющееся тенистыми аллеями, за которыми весь год – по очереди – цветет кустарник: спирея, рододендроны, люцеус… – д’Урсель любовным взглядом обвел пейзаж и вздохнул. – Во времена моего детства этим великолепием занималась целая армия садовников. Одни специализировались на стрижке изгородей; другие мели дорожки, следили, чтобы было достаточно гравия и не пробивались сорняки; третьи ухаживали за розарием вокруг беседки, что рядом с террасой, – мама любила букеты в доме с душистыми «старыми» сортами роз. Этим розам сейчас больше ста лет, а они все еще цветут… – Он опять вздохнул. – Но заботиться о них у меня уже нет сил. Мне девяносто три, и я ухаживаю за парком практически в одиночку, только иногда вызываю подмогу – мальчиков из садовой фирмы. Для крупных работ.

Маша была впечатлена: девяносто три! И никакой дряхлости, вязкости речи, свойственной старикам. Сам ухаживает за парком – с ума сойти!

– Вы в отличной форме! – заметила она, и д’Урсель без лишнего кокетства кивнул.