Тайна греческого гроба

Как это проверить? Нокс обладает всеми характеристиками убийцы: он бывал в доме Халкиса в то время, когда против Халкиса были сфабрикованы ложные улики, — это во-первых. Однако здесь нам нужно отвлечься на минуту и разобраться, зачем Нокс явился в полицию и опроверг собственные фальшивые улики, признавшись, что был третьим участником встречи, — и это после того, как ему пришлось пережить столько треволнений в попытке создать видимость, что третьего участника не было? По очень убедительной причине: мисс Бретт уже опровергла теорию третьего участника, рассказав в его присутствии историю о чайных чашках... поэтому он ничего не терял, а выиграть мог все, представив дело так, будто пришел на помощь следствию, — дерзкий шаг, поддерживающий его якобы невиновность. Нокс также вписывается в модель дела Слоуна: он мог быть тем человеком, который пришел вместе с Гримшоу в отель «Бенедикт» и там узнал, что Слоун и Гримшоу — братья, после чего послал нам анонимное письмо, желая повернуть расследование в сторону Слоуна. Раз он убийца, то он владел и завещанием, взятым из гроба Халкиса, и мог подбросить его клочок в подвал своего же пустующего дома, мог и положить дубликат ключа в коробку Слоуна. И наконец, если он убил Гримшоу, то мог и взять его часы и потом положить их в сейф Слоуна, убив свою вторую жертву в галерее Халкиса.

Но зачем бы Ноксу писать самому себе письма и фабриковать похищение собственной картины? У него была очень веская причина: самоубийство Слоуна публично опровергнуто, и он знал, что полиция продолжает искать убийцу. Кроме того, на него оказывали давление, чтобы он вернул Леонардо в музей, и, сочинив эти письма, он представил дело так, будто их написал убийца, остававшийся на свободе, — кто угодно, но во всяком случае не Нокс. Разумеется, он ни в коем случае не стал бы писать этих писем, если бы подумал, что они могут привести следствие к его пишущей машинке.

Итак, похитив картину у себя самого, Нокс способствовал возникновению иллюзии, будто воображаемое постороннее лицо намеренно отвлекло полицию от дома, чтобы выкрасть картину. Заранее выведя из строя охранную систему, он, несомненно, ожидал, что, когда мы вернемся из «Таймс» с пустыми руками, испорченная сигнализация нам докажет, что картина исчезла, пока мы без толку поджидали убийцу. Хитроумный план, ведь похищение картины освобождало его от необходимости вернуть ее в музей, и он тайно продолжал бы владеть своим Леонардо, обезопасив его от всех внешних угроз.

Эллери послал задним рядам широкую улыбку:

— Я вижу, что достопочтенный окружной прокурор кусает губы от досады и тревоги. Дорогой Сэмпсон, очевидно вы предвидите вопросы адвокатов Нокса. Нет никаких сомнений, что работающий на него дивизион светил юриспруденции попытается доказать, представив образцы обычного стиля машинописи самого Нокса, что они отличаются от стиля двух писем с шантажом, которые, как вы будете утверждать, он написал себе сам. Не беспокойтесь об этом: любому жюри присяжных будет очевидно, что, печатая письма с шантажом, Нокс намеренно изменил свой обычный стиль использования машинки — интервалы, пунктуацию, силу удара по определенным клавишам и прочее, — стараясь тем самым усилить впечатление, что их печатал не он, а другой человек...

Теперь о картинах. Существуют две возможности: у Нокса были обе картины, как он утверждает, или только одна — та, которую он купил у Халкиса. Если у него была одна картина, то он лжет, что она украдена, поскольку я нашел ее у него в доме после того, как он заявил, что ее украли. И, увидев, что я нашел картину, он спешно изобретает историю о двух картинах, пытаясь заставить нас поверить, что у него были обе, что я нашел копию, а подлинник украден мифическим вором. Таким способом, если это правда, он жертвовал картиной, но спасал собственную шкуру — во всяком случае, так он думал.

С другой стороны, если у него были две картины, то, значит, я нашел или подлинник Леонардо, или копию, и точнее сказать нельзя, пока мы не найдем второй холст, который Нокс, несомненно, где-либо спрятал. Но какая бы картина ни находилась сейчас у окружного прокурора, вторая остается у Нокса — при условии, что у него их было две, — и эту вторую картину Нокс не сможет предъявить, поскольку он уже связал себя словом, утверждая, что она похищена кем-то неизвестным. Дорогой Сэмпсон, если вы сможете найти другую картину где-либо в помещениях, принадлежащих Ноксу, и докажете, что он ее туда поло жил, тогда дело против него станет еще крепче, чем теперь.

Судя по кислому выражению лица Сэмпсона, он был готов поспорить с этим утверждением, явно считая, что дырок в этом деле больше, чем в решете. Но Эллери не позволил ему озвучить такие мысли и без паузы продолжал: