Тайна Кара-Ташского подземелья

— Пустяки, — говорит он. — Пройдёт… А вас я что-то не знаю.

— Ну, будем считать, что знаете, — смеётся девушка. — А попадёте к нам в лазарет, ещё лучше познакомимся…

— Сестра?

Девушка кивает головой.

— А как зовут?

— Бакен.

К ним подбегает фотокорреспондент, фотографирует…

— Бакен, — едва слышно прошептал Сидоров, пряча в карман фотографию, и снова уставился в бойницу.

Вдали из-за скалы высунулся в мохнатой шапке басмач. Он поднял над головой кривую саблю с привязанной на конце белой тряпкой и ожесточённо начал размахивать ею из стороны в сторону.

— Вызывают на переговоры, — процедил сквозь зубы Сидоров, — дьяволы…

Над спиной басмача поднялся белогвардеец Копытов. Он громко закричал:

— Предлагаем сдаться. Мы даруем вам жизнь… Если сегодня не примете наше условие, то завтра мы расстреляем заложницу…

Пограничники в гневе сжали оружие в руках.

* * *

Надвигалась гроза. Над ущельем нависли чёрно-багровые тучи, заслонившие предвечерний солнечный свет. Издали доносились один за другим оглушительные взрывы, напоминающие залпы орудий. За долиной появились ослепительные зигзаги молний. В ущелье ворвался вихрь, неся с сокрушительной быстротой тучи песка, листья, ветки, цветы, сухие сучья.

В палатках, под выступами скал, укрылись от непогоды басмачи. При свете молний можно было видеть фигуру часового, который расхаживал взад и вперёд под привязанной к глыбе Бакен. Порывы ветра с каждой минутой усиливались. Защёлкали о гранитную стену крупные градины.

Часовой отошёл к кустам, натянул на голову воротник халата и сел среди камней, защищаясь от пронизывающего ветра. Через минуту позади часового раздвинулись кусты и показалась голова Азамата. Он с опаской оглянулся по сторонам. В его руке сверкнул нож, и он пружинисто бросился на часового. Басмач издал приглушённый крик и повалился замертво на спину.

Бакен с трудом приподняла голову, еле слышно простонала:

— Кто?

— Акырын[7], — промолвил Азамат и быстро начал перерезать верёвки и ремни, опутывавшие пленницу. Затем он подхватил её руками и поставил на ноги, но Бакен, словно подкошенная, повалилась на землю.

Невдалеке тихо заржала лошадь. Азамат скрылся в кустах и тут же появился снова, держа под уздцы лошадь. Он взвалил Бакен на седло, вскочил сам и поскакал в глубину ущелья. Позади раздались крики басмачей, выстрелы…

Услышав выстрелы, пограничники повскакивали с мест, прильнули к отверстиям бойниц.

— Начинается, — прилаживая к плечу винтовку, — произнёс Ватник. — Добро пожаловать к куме на блины. А они у нас, ой какие горячие… А вот и первый гость.

Ватник взял на прицел приближающуюся намётом лошадь. Вспышка молнии осветила её, и бойцы различили в седле две фигуры — мужскую и женскую.

— Не стрелять! — крикнул старшина.

Снова ярко вспыхнула молния. И тут Сидоров узнал во всаднике спасённого им на мосту Азамата, а в женщине, поддерживаемой на седле джигитом, — Бакен. За ними с дикими воплями неслись, стреляя на скаку, басмачи.

Обернувшись назад, Азамат вскинул карабин, выстрелил. Передний басмач с обнажённой саблей, вскрикнув, откинулся назад и повис на стременах.

— По преследователям огонь! — взволнованно закричал Сидоров.

Застрекотал короткими очередями пулемёт, защёлкали винтовки. Несколько басмачей свалились на землю, остальные повернули коней назад. Азамат с Бакен скрылись за постом в темноту.

Сидоров бросился к противоположному окну и услышал удаляющийся цокот.

— Ускакали! — радостно воскликнул он и, тяжело вздохнув, устало прилёг на железную койку…

Гроза постепенно утихала. Быстро стало светать, порывы ветра ослабели, а раскаты грома удалились к снеговым вершинам.

В лагере противника зажглись костры. Горный ветерок донёс до избушки пограничников ароматный запах жареного мяса.

— Жрут, собаки, — с ненавистью произнёс Ватник. — Расположились, як на курорте…

Бердников поднял отяжелевшую голову, запёкшимися губами прошептал:

— Воды…

Жуков оторвался от пулемёта, схватил ведро и бросился к двери.

— Отставить! — остановил его старшина. — Река охраняется. Идти туда — верная смерть. А нас и так мало.

Шум, доносящийся с реки, мутил сознание раненых, они то и дело просили:

— Воды… воды…

Со слезами на глазах смотрели бойцы на их тяжёлые страдания, но помочь ничем не могли.

— Дайте глоток… — снова вне себя закричал Бердников, порываясь вскочить на ноги.

Ватник сдержал его, и тот уронил голову на пол.

— Потерпи, браток, — грустно проговорил Ватник. — И на нашей улице тож будет праздник. А шо касается водицы, так это ничего, поговеть можно, — он облизал сухим языком кровоточащие губы, насильно улыбнулся и продолжал: — Я вот, братцы, об этой самой водице от дида такой сказ помню. Жил-был хлопец, да статный. Ну всё равно, як наш пулемётчик Жуков.

(Сидоров, Жуков и Охапкин улыбнулись. Даже раненый Шаган приоткрыл отяжелевшие веки).

И ой как любил тот самый хлопец дивчину Оксану! Ну всё равно, што опять же наш товарищ Жуков любит своего «максима».

(Бойцы оживлённо переглянулись, заулыбались).