Тайна клеенчатой тетрадиПовесть о Николае Клеточникове

— Роковые законы! Они подрывают основания, на которых стоит земское дело. Первый ограничивает право обложения земством промышленных и торговых заведений до уровня символического, по существу освобождает от обложения весь российский капитал. Второй закон лишает земство остатков самостоятельности. Запрещается публичность земских собраний, земствам разных губерний запрещается входить в сношения между собой, а губернаторам дается в дополнение к прочим правам еще и право цензуры земских отчетов и речей.

— Я не понимаю одного, — сказала Елена Константиновна. — Когда правительство вводило земство, оно было заинтересовано в том, чтобы земство взяло на себя часть его забот. Почему же теперь оно ограничивает его самостоятельность?

— Почему? — даже подпрыгнул от негодования Щербина. — Почему! Вы лучше спросите, почему оно ввело земство? Как будто у китайских мандаринов спрашивают, почему они поступают так, а не иначе!

— Но ведь вначале его отношение к земству было благожелательным? Что же изменилось, неужели всему виной несчастное прошлогоднее предприятие Каракозова?

Неожиданно все умолкли и почему-то посмотрели на Корсакова, как будто именно он мог ответить на этот вопрос. Но Корсаков молчал.

— Нет, — ответил Елене Константиновне, покачав головой, Винберг. — Дело не в этом. Отношение правительства к земству определилось еще до покушения Каракозова. Уже в январе минувшего года министерство внутренних дел издало циркуляр об ограничении размеров земского обложения сплавных лесов, подобный циркуляр готовился в отношении казенных лесов. Выстрел Каракозова ускорил этот процесс, но не вызвал. — Он подумал немного и повернулся к Щербине: — Вы правы, Петр Сергеевич, правительство, вероятно, будет и впредь стараться урезать права земства. Валуев и его министерство более всего опасаются автономии местных интересов. Но вы не правы, когда говорите, будто земское дело уже проиграно. Да вот, за примерами недалеко ходить. Наше уездное земство существует год, а ведь мы уже кое-чего добились, — он посмотрел на Визинга. — Дмитрий Александрович готовит отчет управы к предстоящему земскому собранию, у него на руках данные. На некоторые ходатайства, которые мы составили на первом собрании в прошлом году, получены положительные ответы.

— Получены, — подтвердил Визинг. — Вполне удовлетворительные ответы.

— Мы приняли на земский счет все уездные школы и открыли еще одну, затратив на это, правда, почти всю нашу наличность, пока небольшую, — продолжал Винберг. — Мы первые среди уездных земств нашей губернии, и можем об этом заявить с гордостью, устанавливаем стационарную врачебную помощь. Больницу заложили, скоро должен приехать врач, которого будем содержать мы. Да, скоро приедет. Некто Владимир Николаевич Дмитриев. Человек еще молодой, плавал судовым врачом на «Дмитрии Донском» вокруг света. По отзывам, человек образованный. И театрал, ставил на судне спектакли. Может быть, и у нас в Ялте что-нибудь поставит, зимой скучать не будем. — Последнее Винберг прибавил, адресуясь к дамам. Потом опять обратился к Щербине: — Будет трудно, мы понимаем. Но что делать? Будем бороться. Кстати, о речи Александра Илларионовича на губернском собрании. Он говорил о том, что деятельность земства в начальный период вынужденно ограничивается ходатайствами разного рода, представлениями, просьбами, ответом же на эти ходатайства со стороны администрации обыкновенно служит молчание. И вот он предложил собранию выдвинуть ультиматум: если не последует на все уже поданные ходатайства скорейшего удовлетворительного ответа, то управа и гласные слагают с себя обязанности. Так и порешили.

Винберг умолк с выжидательной улыбкой.

— И чем же кончилось дело? — спросила Елена Константиновна.

Винберг засмеялся:

— Первый результат был тот, что князя, поскольку он числился, хотя и не служил, по министерству внутренних дел, уведомили, что он исключен из списков министерства. Это был намек: веди себя смирно. При его независимом положении его больше ничем не могли задеть, а если бы он не имел положения… Однако его речь подействовала. Ответы на ходатайства стали приходить в течение положенных семи дней. Вот, Петр Сергеевич, нам подают пример, как иногда должно действовать, — повернулся он к Щербине, улыбаясь. И повторил, уже иным тоном: — Трудно будет. Но другого пути я не вижу. Другого пути нет, если мы действительно хотим помочь народу, а не смотрим на него как на сырой материал истории, с которым позволительно делать что нам угодно.

И снова наступило молчание и все посмотрели на Корсакова, снова как будто ожидая от него его мнения; он был здесь старше всех, опытнее и, казалось, должен был сказать свое мнение. Но он упорно молчал.

И тут неожиданно в разговор сунулась Машенька. Она, должно быть, давно ожидала случая выскочить, сидела неспокойно, досадуя на затянувшийся, надоевший ей разговор, наконец дождалась.

— Николай Васильевич, — намеренно громко сказала она, быстро посмотрев на Клеточникова, — так вы расскажете о Каракозове?