Тайна Лабиринта

Выше я уже говорила: о подвигах наподобие того, что совершил Сухайл, прокравшись среди ночи в стойбище врага, выкрав оттуда нас и уйдя никем не замеченным, кочевники слагают легенды. В самых прозаических вариантах речь идет о краже верблюда или овцы, более романтические сказания повествуют о похищении сына шейха. В последнее время – думаю, ввиду того, что никто из аритатов не совершал подобного уже многие поколения – декламировали их нечасто, однако после подвига Сухайла сказания эти обрели чрезвычайную популярность. Естественно, в скором времени кто-то взял на себя труд сложить по такому поводу новое.

Абу Азали вспоминал эти стихи, не упуская ни единого удобного случая. Казалось, он вот-вот лопнет от гордости за приемного сына. Я от души жалела, что не владею местным диалектом настолько, чтоб оценить стихи в оригинале. Насколько мне удалось понять, сказитель сравнивал Сухайла с пустынным драконом, летящим в ночи столь беззвучно, что лишь угасание звезд свидетельствует о его появлении. (Лишь много позже я узнала, что благодаря своей лингвистической бездарности избежала великого конфуза: мой собственный поэтический образ оставил меня в нешуточном недоумении. Я просто не понимала, что делать – то ли возмущаться, то ли хохотать. Во-первых, в сказании имелись описания моей красоты, в коих меня уподобляли верблюдице – у кочевников сие почитается высшей похвалой, однако с моей точки зрения данный комплимент ни на чем не основан и в корне противоречит моим собственным эстетическим взглядам. Во-вторых, поэт приписал мне склонность при всяком удобном случае лишаться чувств, что, несомненно, пришлось бы весьма по вкусу моей подруге детства Аманде Льюис, но никакого сходства с реальностью, надеюсь, не имеет.)

Таким оказался еще один, новый образ Сухайла – благородного воина, сына шейха, человека великой учености и отваги. Мне он показался удивительно точным и в то же время – нет: в отваге Сухайла я не раз могла убедиться сама, однако как воина его прежде не воспринимала. Мы ездили верхом на морских змеях, угнали один целигер и сбили другой (ни много ни мало – при посредстве морского змея), а однажды я стала свидетельницей тому, как он одним ударом отрубил человеку руку, но только затем, чтобы спасти ему жизнь, причем впоследствии еще долго не мог оправиться.

На самом же деле Сухайл не был ни тем ни другим – ни отважным благородным разбойником из поэтического сказания, возникшим скорее благодаря канонам жанра, чем деяниям самого Сухайла, ни маленьким проказником и фантазером из воспоминаний умм Азали. Не был он и тем человеком, которого я знала во время плаванья на «Василиске», поскольку тот человек словно бы не имел ни собственного контекста, ни прошлого. Настоящий, реальный образ Сухайла ибн Рамиза находился где-то в точке пересечения трех этих образов и многих других, о которых я в то время даже не подозревала.

Одним словом, на самом деле я совершенно не знала Сухайла. Знала одно: я не хочу, чтобы он вновь стал мне чужим, сколько бы правила приличия ни требовали обратного.

* * *

Кроме погонь за драконами в брачных полетах и поисков кладок яиц мы с Томом уделили некоторое время наблюдению за молодняком.

– В конце концов, – сказал Том, – после того, как детеныши выведутся из яиц, нам их еще растить. Возможно, мы сумеем отучить их от самых неудобных привычек, если узнаем, как они к ним приучаются.

Конечно же, к первому удобному моменту для таких наблюдений мы опоздали. Детеныши пустынных драконов выводятся из яиц в разгар лета – на пике бескормицы, что с биологической точки зрения крайне странно. Мало этого: мы знали, что в это время пустынные драконы впадают в эстивацию, то есть, в летнюю спячку. Она не столь глубока, как гибернация (то есть, спячка зимняя), и прерывается краткими пробуждениями, однако все это означало, что взрослые особи не слишком заботятся о потомстве (в самом деле, по сравнению с самкой пустынного дракона даже я выгляжу образцом заботливой матери).

Однако мы вполне могли узнать что-либо новое, наблюдая за поколением прошлого года, к сему времени примерно шести месяцев от роду. Охотятся они не в столь живописной манере, как взрослые, поскольку экстраординарным дуновением еще не обладают. Добычей им служат ящерицы, кролики и крупные нелетающие птицы – земляные дрофы, представляющие собой значительную часть рациона кочевников. Вскоре мы обнаружили, что с драконьим молодняком люди конфликтуют куда чаще, чем со взрослыми особями: при необходимости кочевники могут устроить охоту на взрослого дракона, но из справедливых опасений быть сожженными заживо всячески избегают этого. Молодняк же для них – попросту конкуренты, против коих ведется постоянная война.

Первые попытки маленьких драконов охотиться с виду весьма забавны. В этом возрасте они еще не слишком хорошо умеют летать и потому, взмыв в воздух, быстро падают вниз в надежде приземлиться прямо на добычу, однако цели сей достигают далеко не всегда.

– Если они выводятся из яиц, когда их родители спят, как им вообще удается выжить? – однажды спросила я Тома.