Тайна Лабиринта

Как и предрекал Том, тот брачный полет был отнюдь не последним. Со временем мы разработали неплохую систему наблюдений: заняв три разные позиции, мы с Томом и Эндрю делили территорию меж собой, и теперь нам не нужно было гоняться за драконами всем разом, дабы что-нибудь увидеть. Вдобавок лишь немногие самки отличались той же осторожностью, что и первая: большинство откладывало яйца в более легкодоступных местах.

Однажды мне представилась на редкость роскошная возможность понаблюдать за сим процессом, взобравшись на вершину высокой скалы прямо над местом кладки. Отгребая лапами землю – в стороны, а не отбрасывая ее за спину меж задних ног, подобно собакам, самка вырыла неглубокую яму, присела над ней и отложила яйца, общим числом шесть. Затем она забросала кладку песком, приникла к земле и дунула на нее поверху, заметая следы своей деятельности. (В скобках замечу: вопреки многим легендам, пустынные драконы вовсе не дуют на место кладки огнем. От этого песок неизбежно спечется, и пятно застывшей стекловидной массы подскажет всякому интересующемуся хищнику, что угощение здесь, внизу, только и ждет, чтобы его откопали.)

Мы отметили место кладки и вернулись к ней на следующий день – к тому времени, как самка наверняка должна была улететь. Согласно свидетельствам кочевников, самки обычно периодически навещают кладку и вновь закапывают яйца по мере необходимости, однако пустынные драконы не высиживают яиц, а посему мы могли осматривать гнездовье, сколько пожелаем. Бережные раскопки вознаградили нас множеством новых данных, от заглубления кладки (около пятнадцати сантиметров: вполне достаточно, чтоб яйца не обнажились, если ветер не слишком силен, и не настолько глубоко, чтоб они оказались в полной изоляции от внешнего мира) до температуры почвы (добрых тридцать градусов у поверхности в самое жаркое время суток и градусов на десять ниже там, где находятся яйца). Стоя у края ямы, я воочию видела, сколь хорошо дракониха выбрала место. Находилось оно на дне небольшой котловины, неплохо защищенном от ветра, но ничем не укрытом от солнца. Если наши догадки о роли тепла в процессе инкубации яиц были верны, то и другое могло оказаться важнейшими условиями их успешного развития.

– Хотите взять? – спросил Хайдар, указав на яму, когда мы закончили осмотр.

– Нет-нет, ни в коем случае, – ответила я. – Место, конечно же, запомним и отметим, но если забрать яйца сейчас, они, вероятнее всего, просто погибнут. Мы еще слишком мало знаем, чтоб вмешиваться в процесс так рано.

Впрочем, одно яйцо Том забрал, но не для инкубации, а в целях препарирования и изучения. Химического оборудования у нас при себе почти не было, однако он по мере возможности исследовал белок и желток, а скорлупу я бережно упаковала в коробку с песком для последующего изучения. Характер ее поверхности сильно отличался от текстуры скорлупы зрелых яиц, и сравнение вполне могло принести какую-либо пользу.

– Даже если мы не сможем их разводить, – сказал мне Том однажды вечером, доедая скудный ужин, – то хотя бы узнаем немало нового.

– Сможем. Непременно сможем, – уверенно ответила я, однако воспоминания о брачных танцах пустынных драконов во всем их великолепии тут же заставили в сём усомниться.

* * *

До сих пор я почти не рассказывала о пустынной матери и пустынном отце Сухайла; думаю, сейчас самое время это исправить.

Подобно многим прежним описаниям моих взаимоотношений с людьми, то, что я изложу далее, складывалось постепенно, в течение долгого времени, из множества кратких бесед, из многих минут откровенности и общей гармонии. Я не узнала всего этого, так сказать, единым махом (мимоходом замечу, что выражение сие берет начало в описании дракона за охотой), однако, дабы лишний раз не испытывать терпения читателей, изложу здесь вкратце, опустив либо сгладив неизбежные лингвистические затруднения.

С умм Азали я познакомилась много ближе, чем с ее мужем. Так было почти везде, где мне довелось побывать, за исключением только Кеонги: там мой ближайший союзник не считался ни мужчиной, ни женщиной, обычно же самые близкие отношения у меня складываются с другими женщинами. Все это – следствия той же сегрегации, что я испытывала на родине, тех же предрассудков, утверждающих, будто разговор с женщиной интересен главным образом другим женщинам, разговор же с мужчиной – мужчинам, и вместе им не сойтись. Я изо всех сил изживала подобные предрассудки в Летучем Университете, однако каждая новая экспедиция приводила меня в новое общество, где на борьбу с ними не хватало ни времени, ни сил, за исключением тех случаев, когда это было необходимо для работы.